Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - [32]

* * *

Осенью мне исполнилось 14 лет – возраст перехода мальчика в юноши по местным возрастным меркам послевоенного периода. Каждую осень молодёжь, отдельно от старших, накануне Покрова устраивала праздник. На него приглашали сверстников из одной из соседних деревень, или наоборот, шли в гости с ответным визитом. Это была давняя традиция. В эту осень наши ребята и девчата были приглашены в соседнюю деревню километрах в шести-восьми от нас. Юношей не хватало, и меня и нескольких моих сверстников пригласили поучаствовать в этом «походе». Каждый желающий должен был внести небольшой взнос, что мы и сделали, став полноправными участниками праздника.

Одеться все старались получше. Я, например, надел тёмно-синий китель, который остался на память от папы. Рукава оказались длинными, и их пришлось подвернуть. На ногах сапоги, которые сшил дядя Семён. Собрались мы под вечер у конторы – клуба. И оравой человек в двадцать двинулись пешком в неизвестную мне деревню.

«Ведущими» были девушки на выданье 17–20 лет; среди них выделялась моя кузина Юлия. Погода была осенняя, дорога была грязная, стало темнеть. И тут к месту пришлась песня, начатая девушками; мы дружно её подхватили. Пели «Туманы мои, растуманы» про партизан, уходивших в поход на врага. Но мы-то шли в гости, и нам было весело, не то что партизанам. А с песней про смуглянку-молдаванку мы вошли в деревню. Хозяева нас встретили ещё на улице и повели в дом, где всё было готово для встречи гостей. После процедуры знакомства нас всех усадили за накрытые столы. Угощение было вкусным и сытным. Выпивка традиционно русская – самогон. Но нам, дебютантам, налили по сто граммов и не более, чтобы никому не было «нехорошо».

После застолья начались песни, пляски и игры. Из музыкальных инструментов были балалайка и патефон, а позже появилась и гармонь. Было интересно и весело. Мы пели, играли и танцевали, но после полуночи нас, «малышей», стал одолевать сон, и всю нашу «команду» отправили на полати. Мы разулись, но раздеваться не стали и завалились спать. А более взрослые ребята и девчата продолжали праздновать и веселиться.

Наутро нас разбудили. После умывания мы все вновь были приглашены за стол. Так как никто из нас на здоровье не жаловался, нам ещё налили горячительного. Позавтракав, мы сердечно попрощались с «хозяевами» и пригласили к нам в гости на следующий год. Затем отправились домой и к обеду уже вернулись обратно. Это было первое моё такое путешествие, оно же оказалось и последним.

* * *

Этой осенью я стал учиться в седьмом классе. Он был выпускным и в конце учебного года выдавали «Свидетельство об окончании неполной средней школы». В классе снова появился учитель немецкого, и снова нужно было учить этот ненавистный язык. Нужно же было хоть как-то заканчивать семилетку.

Поскольку летом была засуха, то осенью по итогам года на трудодень не выдали ни грамма зерна, и люди остались без хлеба. А денег в колхозе вообще не платили. Маме хлебные карточки перестали выдавать ещё в конце 1942-го, когда закончилась эпидемия тифа. Мы получали пособие за погибшего на фронте отца – 125 рублей. Но на них практически невозможно было купить ни грамма хлеба, он выдавался только по карточкам. Карточки получали же работники промышленной сферы, горожане, чиновники всех мастей и их иждивенцы. В свободной продаже хлеба вообще не было. Интересно, что работники совхозов за свою работу получали и деньги, и карточки, а колхозники – тоже работники сельского хозяйства – не имели ни того, ни другого. Но совхозов было очень мало; за всю мою жизнь мне встретился лишь один.

Питались мы в основном картошкой. Зимой наша тёлочка стала коровой и начала давать молоко. Появился и телёночек, но его пришлось пустить на мясо. Так мы дожили до весны. Люди были в отчаянье, рубили, дробили кости овец и телят и мололи их на мельнице, благо она всё перемалывала. Мололи и солому, и молодые ветки липы, всё это превращали в муку. Из неё пекли лепёшки-обманки, и их ели. Как следствие, у многих начались запоры. Мы тоже кости нашего телёночка перемололи и пекли лепёшки.

Глава 16. В ПЕРВАНОВУ

Мама, насмотревшись всяких страстей (она по-прежнему помогала всем односельчанам, чем могла), решила уехать из Кваки. Как-то она разговорилась с женщиной, которая ещё до войны жила в деревне Перванова Талицкого района Свердловской области. Она описала местность, жителей и даже вспомнила некоторые фамилии местных жителей: Коневы, Комаровы, Черепановы. Причина к перемене места жительства была стара как мир – «поиск лучшей доли».

Появились и ещё две семьи, желающие поехать в дальние края. Первая – молодая пара двадцатилетних супругов, Виктор и Полина Фёдоровы. Детей у них ещё не было. Виктор 18-летним пошёл на фронт, был ранен в ногу и после госпиталя его отпустили домой. К счастью, тут закончилась война и его в армию больше не взяли. Он имел две боевых награды. Полина была девушкой из другой деревни и о ней я ничего не знал. Вторая семья – Ворончихины: он Роман, она Дарья и трое их детей. Старший, Иван, был моим сверстником, и учился со мной в одном классе. Что интересно – все три мальчика были косоглазыми, хотя у родителей этого дефекта не наблюдалось. Роман вернулся с фронта с покалеченной кистью руки, но со временем стал работать наравне со всеми.