Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - [28]

На следующий день мы с кузиной Алевтиной пошли на рынок. Мне нужно было купить материала на платья, а ей вздумалось платье продать. Довольно долго мы искали ткань и нашли лишь два отреза разной расцветки и качества. А продавать платье 17-летняя Аля стеснялась и попросила меня помочь ей в этом нелёгком деле. Ко всему прочему, у платья был дефект – большое чернильное пятно. Но как-то мне удалось его сплавить. Покупатель не очень его рассматривал, да и цвет платья был близок к синему, хотя и разноцветный. Продал я это платье за 250 рублей. Из этих денег 150 рублей мы проели на всяких вкусностях. Я впервые в жизни попробовал мороженое. Удивительно вкусное мороженое! Таким был мой первый опыт купли-продажи.

Вечером я распрощался с Сусловыми и пошёл к тёте Марусе. Она была женой дяди Ивана – младшего брата моего отца. Иван тоже погиб на фронте, как и мой папа. Маруся была украинкой по национальности. У неё был сын Женя и дочь Галя. Она работала на станции в почтово-багажном отделении. Во время войны все железнодорожники были военнообязанными. Я помню её, одетую в шинель, в тёмно-синем берете и кирзовых сапогах. Паёк им выдавали больше и разнообразней, чем у рабочих заводов и фабрик. Всегда, когда у них бывал, она сытно и вкусно угощала. Патефон, который я видел и слушал малышом впервые, оказался у них цел и невредим. Я ставил пластинки, крутил заводную рукоятку и слушал песни. Особенно запомнилась песня военного времени:

Ой, туманы мои, растуманы,

Ой, родные леса и луга!

Уходили в поход партизаны,

Уходили в поход на врага.

Жили они у самой железной дороги, недалеко от вокзала в деревянном двухэтажном доме на втором этаже. Переночевав у тёти Маруси, позавтракав, я двинулся в обратный путь домой. Дошёл без приключений, под вечер был дома. Восторгов мои покупки не вызвали. Но из материала, который я купил, моим сёстрам сшили довольно приличные платьица.

* * *

В сентябре уже пора копать картошку. Её в нашем огороде было около двадцати соток. А работников было не густо. Сестра Венера уже училась во втором классе, но заставить её что-нибудь сделать по хозяйству, пока она не выполнила школьное домашнее задание, было трудно. Мне нужно было что-то придумать, чтобы успеть выкопать картошку до заморозков. И я пошёл на хитрость. После уроков вышел из школы и начал бегать по площади до тех пор, пока мне не стало жарко. Забежал в больницу к знакомому врачу и, едва отдышавшись, начал ему жаловаться на жар и головную боль. Он поставил мне градусник. Я по наивности думал, что если мне жарко, то и градусник покажет высокую температуру. Оказалось с точностью до наоборот. Если подмышками влажно, то прибор показывает температуру даже ниже нормальной. Об этом я узнал намного позже. Врач посмотрел на градусник, а потом заглянул мне в глаза и участливо спросил:

– Зачем тебе нужна справка?

– Копать картошку, – ответил я напрямую.

– Так бы сразу и сказал. – Он выписал мне на три дня справку, где говорилось, что по болезни я не могу посещать школу. Я его поблагодарил и радостно побежал домой. Врач действительно знал, как трудно нам живётся, и решил помочь.

Картошку мы выкопали вовремя и засыпали в подполье. Оттуда зимой брали на еду и частично на корм для скота, а часть оставляли на посадку. Землю в огороде пахали лошадьми. Весной сажали под плуг и окучивали, тоже используя лошадь. Лишь копать приходилось полностью вручную деревянными лопаточками.

* * *

Осень выдалась морозная и бесснежная. Лёд на реке уже начал крепчать, но мы на него ещё не ступали, ходили в школу по плотине (хотя зимой санная дорога идёт по льду метров двести). И на этот раз мы, пятеро мальчишек, возвращались из школы по плотине. Вдруг один из нашей ватаги зашёл на гладкий, сверкающий на солнце лёд. Был это Викентий – отчаянная голова и, как оказалось, безрассудная. Никто его примеру не последовал. А он прошёл пару десятков шагов над руслом реки, где глубина была больше пяти метров. И тут случилось то, чего мы все боялись – лёд под ним сломался, и Витя оказался в воде. К счастью, при погружении в воду он успел раскинуть руки в стороны и удержаться за кромку льда. Мы с Серафимом без слов кинулись в одну сторону, но не на лёд, а в лесок рядом с плотиной, чтобы найти какую-нибудь жердину (большую палку). Мне почти сразу удалось обнаружить высохшее сучковатое деревце, которое хоть и с трудом, но обломилось. Серафим, сам не свой от возбуждения, почти силой вырвал у меня из рук палку и пошёл спасать друга. Если мы с Витей дружили в 6–8 лет, когда жили по соседству, то Серафим был дружен с ним уже в школьные годы. Они сидели за одной партой и ходили в школу всегда вместе.

Серафим с корявой жердиной пошёл осторожно по льду, затем лёг и ползком двигался к Вите, который молча держался за кромку льда. Серафим протянул ему конец жердины. Витя вцепился в неё одной рукой, а другую всё ещё держал на льду. Но когда «спасатель» потянул на себя, Витя схватился за жердину обеими руками. Лёжа на животе и пятясь осторожно назад, Серафим потихоньку вытаскивал своего друга. Витя сам старался помочь ему. Он лёг на край полыньи грудью, ногами оттолкнулся от противоположного края льдины, и оказался на льду. Серафим ещё метров пять тянул его волоком, не вставая сам. Лишь потом поднялся на ноги и протащил ещё несколько шагов. Почувствовав под ногами надёжный лёд вблизи берега, встал на ноги и Витя. Так они друг за другом и вышли на плотину.