Реликвия - [19]
Однако доктор Маргариде отодвинул тарелку и продолжал настаивать: по его мнению, юноша разумный, здоровый, бакалавр наук и безупречный кавальейро может, ничем не погрешив против бога и не оскорбив неблагодарностью тетушку, питать в себе какой-нибудь честолюбивый замысел…
Я питаю замысел! — выпалил я, вдруг решившись, точно копьеметатель, пустивший дротик. — Я питаю, доктор Маргариде! Мне бы очень хотелось съездить в Париж.
— Святители! — ахнула сеньора дона Патросинио. — В Париж!
— Осмотреть тамошние церкви, тетечка!
— Незачем ездить в такую даль за красивыми церквами, — отрезала она. — Слава богу, у нас в Португалии все есть: и богослужения с органом, и драгоценные чаши для святого причастия, и процессии с хоругвями, и хорошие певчие, и нарядные статуи… и во всем этом никто нас, португальцев, не побьет!
Устыдившись, я умолк. Просвещенный доктор Маргариде горячо одобрил религиозный патриотизм тетушки. Разумеется, не в безбожной республике следует искать истинного величия церкви.
— Нет, милая сеньора, если бы я захотел видеть нашу святую церковь во всем ее великолепии, если бы я располагал досугом, то поехал бы отнюдь не в Париж… Хотите знать, уважаемая сеньора дона Мария до Патросинио, куда бы я поехал?
— Любезный доктор, — догадался падре Пиньейро, — поспешил бы прямехонько в Рим…
— Берите выше, Пиньейро! Берите выше, дорогая моя сеньора!
Выше? Ни добряк Пиньейро, ни тетушка не могли представить себе ничего выше папского Рима. Но доктор Маргариде многозначительно поднял свои густые угольно-черные брови:
— Я поехал бы в святую землю, дона Патросинио! В Палестину, дорогая моя сеньора! Увидеть своими глазами Иерусалим и Иордан! Постоять, по примеру Шатобриана, со шляпой в руке на вершине Голгофы, размышляя, проникаясь, мысленно восклицая: «Salve!»[2], и привезти путевой дневник, милая сеньора! И опубликовать исторические заметки! Теперь вы знаете, куда бы я поехал… Я поехал бы в Сион!
Подали жаркое; сотрапезники склонились над тарелками, присмирев при мысли об упомянутых доктором святых местах, где господь принял крестную муку. А мне уже чудилось, что в далекой Аравии, после изнурительного многодневного перехода на верблюдах, я вижу перед собой груду развалин вокруг одинокого креста; среди олив угрюмо течет река; небо нависло безмолвным и печальным сводом, точно крышка гробницы. Таким представлялся мне Иерусалим.
— Чудное путешествие! — задумчиво прошептал падре Казимиро.
— Не надо забывать, — невнятно, как бы читая вполголоса молитву, пробормотал падре Пиньейро, — что господь наш Иисус Христос высоко ценит и щедро вознаграждает тех, кто приходит поклониться его святому гробу.
— Кто съездит в Иерусалим, — подхватил Жустино, — получает там полное отпущение грехов. Ведь так, Пиньейро? Я читал об этом в «Панораме»… Паломники возвращаются оттуда очищенные от всего…
Падре Пиньейро (отказавшись скрепя сердце от цветной капусты, которую считал тяжелой для желудка) дал нужные разъяснения. Человек, совершивший благочестивое странствие в святую землю и внесший установленную плату, получает у мраморной плиты гроба господня из рук иерусалимского патриарха полное отпущение грехов.
— И, как я слышал, не только для себя, — прибавил мудрый священник, — но и для кого-нибудь из близких, кто искренне предан господу, но по слабости здоровья не может сам отправиться в столь далекий путь… Уплатив, разумеется, двойную сумму.
— Приведем пример! — вдохновенно загремел доктор Маргариде, изо всех сил хлопнув меня по спине. — Можно получить отпущение грехов для обожаемой тетушки, для ангела-тетушки, для воплощенной добродетели и щедрости!..
— Разумеется, уплатив двойную сумму! — настаивал падре Пиньейро.
Тетя Патросинио молчала. Глаза ее, переходившие со священника на юриста, были странно расширены и блестели от внутреннего волнения; в ней зрела великая мысль; слабый румянец выступил на бескровном лице. Висенсия подала рисовую запеканку. Гости, откушав, вознесли благодарственную молитву.
Вечером, когда я раздевался в своей комнате, мною овладела безнадежная печаль. Никогда тетка не пустит меня в нечестивую страну французов; я навеки заточен в постылом Лиссабоне, где все для меня мука; чем оживленнее улицы, тем мертвее пустыня моего одиночества; чем яснее и прозрачнее летнее небо, тем чернее коварство той, что была для меня звездой и царицей благодати… Сегодня за ужином тетушка держалась даже прямее, чем всегда; она еще крепка, она проживет долго и много-много лет будет владеть зеленым кошельком, недвижимостью и капиталами командора Г. Годиньо… Несчастный я человек! Сколько лет мне еще перебирать нудные четки бок о бок с ненавистной старухой, лобзать в церкви Благодати божией ногу господа, липкую от несметных поцелуев лиссабонского дворянства, таскаться на акафисты, обдирать коленки перед распятием, глядеть на костлявое, изувеченное тело божие? Горькая доля! И вдобавок я лишился единственной награды за тягостное служение Иисусу — сладких объятий Аделии…
Утром, оседлав лошадь и нацепив шпоры, я пошел к тетушке узнать, не будет ли каких благочестивых поручений в церковь св. Роха (был день этого чудотворца). Тетушка в тонкинской шали, небрежно спущенной с плеч, уютно сидела на софе в маленькой гостиной, посвященной достославным деяниям святого Иосифа, и, раскрыв на коленях большую приходо-расходную книгу, внимательно ее изучала. Против нее, заложив за спину руки, молча стоял добряк падре Казимиро и с загадочной улыбкой рассматривал узоры на ковре.
Имя всемирно известного португальского классика XIX века, писателя-реалиста Жозе Мария Эсы де Кейроша хорошо знакомо советскому читателю по его романам «Реликвия», «Знатный род Рамирес», «Преступление падре Амаро» и др.В книгу «Новеллы» вошли лучшие рассказы Эсы, изображающего мир со свойственной ему иронией и мудрой сердечностью. Среди них «Странности юной блондинки», «Жозе Матиас», «Цивилизация», «Поэт-лирик» и др.Большая часть новелл публикуется на русском языке впервые.
Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.
Сидя на скале острова Огигия и пряча бороду в руках, всю жизнь привыкших держать оружие и весла, но теперь утративших свою мозолистую шершавость, самый хитроумный из мужей, Улисс, пребывал в тяжелой и мучительной тоске…
История начинается с родословной героя и рассказа о том, как он пытался поведать миру о подвигах своих предков. А далее следуют различные события с участием главного героя, в которых он пытается продолжить героическую линию своей фамилии. Но Эса де Кейрош как будто задался целью с помощью иронии, лукавства, насмешки, не оставить камня на камне от легенды о героической истории рода, символизирующей историю Португалии.
У меня есть любезный моему сердцу друг Жасинто, который родился во дворце… Среди всех людей, которых я знавал, это был самый цивилизованный человек, или, вернее, он был до зубов вооружен цивилизацией – материальной, декоративной и интеллектуальной.
Жозе Мария Эса де Кейрош (1845–1900) – всемирно известный классик португальской литературы XIX века. В романе «Преступление падре Амаро» Кейрош изобразил трагические последствия греховной страсти, соединившей священника и его юную чувственную прихожанку. Отец Амаро знакомится с очаровательной юной Амелией, чья религиозность вскоре начинает тонуть во все растущем влечении к новому священнику...
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Симо Матавуль (1852—1908), Иво Чипико (1869—1923), Борисав Станкович (1875—1927) — крупнейшие представители критического реализма в сербской литературе конца XIX — начала XX в. В книгу вошли романы С. Матавуля «Баконя фра Брне», И. Чипико «Пауки» и Б. Станковича «Дурная кровь». Воссоздавая быт и нравы Далмации и провинциальной Сербии на рубеже веков, авторы осуждают нравственные устои буржуазного мира, пришедшего на смену патриархальному обществу.
«Стариною отзывается, любезный и благосклонный читатель, начинать рассказ замечаниями о погоде; но что ж делать? трудно без этого обойтись. Сами скажите, хороша ли будет картина, если обстановка фигур, ее составляющих, не указывает, к какому времени она относится? Вам бывает чрезвычайно-удобно продолжать чтение, когда вы с первых же строк узнаете, сияло ли солнце полным блеском, или завывал ветер, или тяжелыми каплями стучал в окна дождь. Впрочем, ни одно из этих трех обстоятельств не прилагается к настоящему случаю.
Творчество Василия Георгиевича Федорова (1895–1959) — уникальное явление в русской эмигрантской литературе. Федорову удалось по-своему передать трагикомедию эмиграции, ее быта и бытия, при всем том, что он не юморист. Трагикомический эффект достигается тем, что очень смешно повествуется о предметах и событиях сугубо серьезных. Юмор — характерная особенность стиля писателя тонкого, умного, изящного.Судьба Федорова сложилась так, что его творчество как бы выпало из истории литературы. Пришла пора вернуть произведения талантливого русского писателя читателю.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее издание позволяет читателю в полной мере познакомиться с творчеством французского писателя Альфонса Доде. В его книгах можно выделить два главных направления: одно отличают юмор, ирония и яркость воображения; другому свойственна точность наблюдений, сближающая Доде с натуралистами. Хотя оба направления присутствуют во всех книгах Доде, его сочинения можно разделить на две группы. К первой группе относятся вдохновленные Провансом «Письма с моей мельницы» и «Тартарен из Тараскона» — самые оригинальные и известные его произведения.