Реликтовая роща - [4]

— Извини за спектакль. Не думал так… Не подумал, как это для тебя должно быть тяжело. Ну, ладно, ничего страшного, просто немного переоценил свои силы.

Пазлухин молча смотрел на геолога. Перед глазами стояла все та же картина: человек со вздувшимся лицом, обняв дерево почти в свой торс толщиной, трясется вместе с ним в страшном исступлении… Он машинально провел ладонью по искалеченному стволу и беспомощно сказал:

— Это не в силах человека… — Потом встряхнул головой и засмеялся. — Ну, это, брат, явная мистификация! Признайся: подпилил дерево?

— Нет, — спокойно и как-то даже печально ответил Ладуха. — Все без обмана: я невероятно силен…

Он сидел, устало опустив плечи, и Павлухину только теперь стало по-настоящему страшно: он одновременно поверил наконец в происходящее и осознал, какое странное существо сидит перед ним. Оно было не просто нечеловечески сильным, оно было сильным сверхъестественно, сильнее любого другого живого существа планеты, за исключением, может быть, двух левиафанов — кита и слона, — но и то только за счет гораздо большей мышечной массы последних.

— Иногда я сам себя боюсь, — тихо сказал Ладуха. — Тридцать шесть лет я был самым обычным, самым рядовым человеком: средний рост, средний вес, хорошее физическое развитие, образован и начитан тоже в меру. В общем, ничего исключительного, И вдруг такое… Но какой-то частью себя я к этому уже привык. Может быть, мы, люди, эволюционно к этому подготовлены? Нет, это не мистика. Должно же быть объяснение. Была какая-то связь, ожидание, предчувствие… Нет, не то, не стоит и пытаться — все равно запутаюсь… И все же до конца с этим примириться невозможно. Оно чужеродное, и его всегда ощущаешь, как чье-то ненавязчивое присутствие.

Он поднял голову, и Павлухин увидел мучительное недоумений в его глазах.

— А может, это болезнь, а? Сломать такое дерево… Это ненормально, от таких перегрузок должны рваться мышцы и сухожилия! Но ты сам все видел собственными глазами. Это не обман зрения и не мистификация. У меня новое тело, совершенно не похожее на мое, и в то же время мое до последней царапины и родимого пятна… Уже четыре дня я в этом состоянии. Можно было бы обратиться к врачам — это первое, что приходит в голову, — но при чем здесь наши эскулапы? Да и не доставлю я им такого удовольствия! Я не подопытный кролик! Я сам хочу во всем разобраться. По какому праву это со мной происходит? Кто завладел моим телом? Для чего это, в чем смысл? И слава здесь совершенно ни причем. Ты мне обязан помочь, и ты поможешь!.. Это случилось на сопке, куда мы идем, и во всем виновата вот эта штука, смотри сюда!

Он приподнял черные прямые волосы за правым ухом, и Павлухин, наклонившись, увидел что-то овальное, твердое на вид, размером и цветом напоминающее зрелый желудь.

— Всосался, как клещ, и сидит, словно так и надо, — с ненавистью сказал Ладуха. — А попробуешь оторвать или уколоть — больно. Вот что страшно: больно мне, моему телу, это уже часть меня!

Он помолчал и, не поднимая глаз, повторил:

— Мы должны во всем разобраться. Что это за сволочь сидит во мне? Зачем? По какому праву?

Молчание затягивалось. Наконец Павлухин кашлянул и спросил первое, что пришло в голову:

— Как это произошло? Ты что-нибудь почувствовал?

— Расскажу в свое время — как. Впрочем, я сам ничего не понял, эти кусты, потом красный туман, потерял сознание или заснул… и начался бред собачий, я и сейчас по ночам просыпаюсь от страха. Когда очнулся, этот клещ уже здесь, и сила дьявольская. Я сразу не догадался, что он всему причина, да я тогда ни о чем таком и не думал — старался уйти подальше…

— А куст?

— Какой куст? Его я сорвал раньше — сразу, как пришел.

У Павлухина наконец-то что-то забрезжило.

— А как у тебя с… головой? Чувствуешь что-нибудь новое?

Ладуха одобрительно кивнул:

— А ты молодец, я в тебе не ошибся. Сразу — быка за рога… Думаю, что умнее я не стал, но кое-какие изменения есть. У меня теперь феноменальная память, человек-счетчик, если хочешь. Могу оперировать любыми величинами в уме: во всяком случае, добрался до пятнадцатого порядка. Бросил, страшно стало, но ощущение такое, что по зубам бесконечность. И еще эмоции… Ну, это ты сам видел.

— Здорово, — сказал Павлухин. — Сила, память и бешеный темперамент. Лекари застонут от вожделения, когда ты попадешься к ним в лапы. — Он и сам тут же поморщился от неуместности сказанного: видимо, от растерянности не заметил, что обыгрывает слова Ладухи.

— Не остри. Не до шуток.

— Ладно, не буду. Есть идея. Но вначале объясни: с чего это ты назвал меня Бушем?

— Ах, это! Вдруг вспомнил, что мы с тобой учились в одной школе.

— Что-то не припомню…

— Еще бы! Двадцать лет прошло. К тому же, ты был года на четыре младше меня, и мы не были лично знакомы. Если бы не этот клещ, я бы тебя не вспомнил до конца своих дней. А вообще-то… Видимо, я и в институте потому к тебе подошел, что твоя внешность показалась мне чем-то знакомой… Все в этом мире сковано в единую цепь причин и следствий, — не удержался он от сентенции. — Ну, давай идею, не тяни.

— Точно, — сказал Павлухин, поражаясь удивительному совпадению. — А идея простая. Может быть, стимулятор, а?