Реквием по Высоцкому - [6]

Шрифт
Интервал

На дворе — вовсю зима,
Век кончается двадцатый.
Кто с умом, кто без ума —
Лезут дружно в депутаты.
Без ума или с умом —
Во Кремлевские палаты.
Будто в церковь с топором,
Прут с мандатом депутаты.
Их мандат — и щит и меч,
Пропуск к благам, к дефициту.
Нам бы — голову сберечь
Да дырявое корыто.
Эх, Володя, чья-то воля
Увела тебя во тьму.
У поэтов — злая доля,
Презирать свою страну.
Без ума или с умом —
В болтовне проводят день.
А Союз — наш общий дом,
Грабят все — кому не лень,
Как хозяева, в Кремле
И в Палате Грановитой
Вновь Законы о Земле
Нам варганят с рожей сытой.
А в колхозе — все шаром,
Зол мужик — в одном носке.
И, как встарь, плывет паром
По загаженной реке.
Хрущ прославлен кукурузой,
Л. И. Брежнев — целиной.
Заливается Карузой
Наш Генсек очередной.
Рвется он из сухожилий:
Всех нас по миру пустить.
Честных воры обложили —
Не спастись и не спасти.
Эх, Володя, по-за-рез
Нужен ты — бунтарь-мессия!
Нам мерещится, что бес
Губит вольную Россию.
Здравствуй-здравствуй,
Век двадцатый —
До милиции родной!
До свиданья, депутаты
И ваш съезд очередной!
Доболтаетесь — дебаты
Оборвет народный глас.
С газ-водою автоматы
Пустят в дело против вас.
Эх, ребята, вновь не так —
За-пре-ти-ли зелье!
Вся страна наша — бардак,
Пей не пей с похмелья…
Во! — в России мужики —
Все им чей-то хотца!
То писать — трояк с строки,
То за власть бороться.
Рынок, рынок
К нам грядет,
И — ату! — пророки!
Без портков уже народ,
Без крамолы — строки…
Эх, Володя, кони вскачь —
Ими я не правлю.
По тебе — мой горький плач
И тебя я славлю!

Из сборника «Черный ангел», 1997 год

1. Ода водке

«Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья!..»
…Запиваем, бывает, по-черному,
а иначе и выжить-то как?
Даже наши большие ученые
От давления хлещут коньяк.
А про водочку нету и прений.
После баньки, с устатку иль так
Много-много уже поколений
Принимают ее натощак.
Что шампанское любят пииты,
Всех Пегасов споили давно,
Даже древние знали шииты,
Может, видели наше кино.
А сейчас налегли на ликеры,
Шоколадной оберткой шурша…
Даже истина топится в споре,
Если резать ее без ножа.
Мужики вымирают в России,
Если пиво не пьют при леще.
Жил один, и того поносили
За пристрастие к водке, ваще. (слово ВВ)
Да при рынке таком окаянном
Без хмельного нельзя куража.
Водку хлещем не стопкой, стаканом,
Лишь бы вырваться из виража.
Непосильная ноша поэту —
Выживать в окаянные дни,
В грязь лицом не ударить при этом,
Твердо веря, что сгинут они.
И при черной печали по-черному,
Как, возможно, бывало и с ним,
Не ликеру под вафли мученые,
Водке должное мы воздадим.

2. Кони — в такт

«Где-то кони пляшут в такт —
Нехотя и плавно…»
Кони — в такт,
А в пропасть как?
Нехотя и плавно…
Да, Володя, все не так,
А сейчас — подавно.
Вдоль дороги — воронье,
Их число бессчетно!
Поголовно, сплошь вранье,
Что кресты, что четки.
В церкви точно, как в кино,
Сатане приславно.
Нету святости давно,
А сейчас подавно.
Притворяться ни к чему,
Бога в душах нету —
Нет пристанища ему,
Где от веры пепел.
Чем не камеры — дома?
Окна, дверь — в решетках.
Мы б давно сошли с ума,
Да спасает водка.
Выйдешь из дому — и хам
Прет навстречу с матом.
Глянешь в прошлое, а там
Лишь одни утраты.
В кабаке, где с горя пить,
Тоже правит быдло.
Э-э-эх, да что там говорить!..
Если баксы — идол.
Идол, символ и кумир —
Впрозелень бумажки.
Покорили скопом мир,
Как куриной ляжкой.
Э-эх, да что там говорить!
Все давно обрыдло!
И никто уж не хрипит:
— За державу стыдно!
Той державы нет давно,
Продана за баксы.
Зато смотрим порнкино,
Письма шлем по «факсу».
Я на гору впопыхах!..
Мне: — Да не пыхтите!
«Новым» срублена ольха,
пальма там… с Таити.

Продолжая ВВ

Я говорю своим биографам,
Что обожаю пить с утра.
Потом сижу, слежу за облаком
И вспоминаю, что вчера.
Вчера бухали мы по-черному,
Уж ты нас, Господи, прости!
Простые мы и неученые,
Не знаем, как себя вести.
Нажремся прямо, как начальники,
Куды министрам там до нас!..
Те молча пьют, они «молчальники».
И в одиночку пьют зараз.
А мы простые, мы куражимся
И в глотки льем с утра вино.
Зальем, покажется, отважимся
Сходить на «вы» иль в порнкино.
И на словах мы изгаляемся
Над всем правительством зараз.
Сидим себе, опохмеляемся…
Чем не министры мы сейчас?
Министр льет воду с утра до ночи,
Мы не завидуем ему!..
Стоят заводы, а мы онучи
Оденем — и на Колыму.
Вот так!

Монолог Жеглова

…Идет по-крупному игра,
И я готов на встречу,
На схватку с бандою пора.
Еще, Жеглов, не вечер!
Еще не вечер, и не ночь,
И в жизни фарт — для смелых!
Азарт пьянит,
как спирт, точь-в-точь,
Когда иду на дело.
Иду на «ручников»-воров,
Их непотребных девок.
Я не бессмертен,
В жилах — кровь,
И сердце бьется слева.
И «волк»-убийца будет мой,
В своей, в чужой ли шкуре.
Он не один такой крутой,
Ребята круче в МУРе.
Вот брезжит утро, даль светла.
Идет к концу облава.
К победе вера привела,
Что наше дело — право.


25 января 1998 года

Юбилейное

1

Все рвется Высоцкого голос
С экранов, со сцен, из квартир!
От смерти прожил он на волос,
Спасая по-своему мир.
Припев:
Володя, Володя, Володя,
Остались мы, други твои,
И вслед за тобою уходим
Из этой страны нелюбви.

2

И рвутся гитарные струны
В руках одиноких людей,
А души их ночью безлунной,
Как стая больных лебедей…
Припев.

3

Пусть рвутся, пусть рвутся,
пусть рвутся
И голос, и струны сердец.
О, Господи! Мир в твоих руцех.

Еще от автора Светлана Ермолаева
Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы)

Жизнь советской молодой женщины Ксении Кабировой продолжается. Претерпев множество операций после падения с четвертого этажа своей квартиры героиня романа возвращается в Совет Министров Казахской ССР. Из приемной ее попросили, она опорочила звание сотрудницы ап-парата своим из ряда вон поступком. Она все-таки сделала операцию, но почти сразу была вынуждена уволиться. Кончилась Райская жизнь, началась Адская, какой жили тысячи людей, не имея преимуществ в виде буфетов, пайков, путевок, квартир и других благ Райской жизни.


Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы)

Героиня романа Ксения Кабирова родилась в 50-ти градусный мороз в конце первого послевоенного года в г. Якутске. С раннего детства она предпочитала мальчишечьи игры, была непослушной, вредной, например, дети пекли пирожки в песочнице, она их пинала ногой, сыпала песок в глаза за обиду. В ее душе как будто застыла льдинка. Через много лет она написала: «Заморозило морозами сердце детское мое…» И в юности не стало лучше: ее исключили из комсомола за аморальное поведение, не допустили до экзаменов в школе… Замужество не смирило ее характер: нашла коса на камень.


Рекомендуем почитать
Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Три женщины

Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».


Записки доктора (1926 – 1929)

Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.


Исповедь старого солдата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кто Вы, «Железный Феликс»?

Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.


Последний Петербург

Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.