Реконкиста - [102]

– Ты наш пленник, – продолжал хозяин мелодичным, выдающим огромное достоинство и внутреннее спокойствие голосом. – Отвечай на вопросы и избежишь ненужных страданий.

– Вопросы? Что вы хотите знать? – вежливо ответил я, готовый вести беседу, лишь бы только потянуть время.

– Как ты сюда добрался, откуда в вашем распоряжении оказалось оружие и инструменты, которых вы ни в коей степени не могли бы знать?

– Я всего лишь моряк… – отвечал я, удивляясь собственному испанскому языку. В ХХ веке, да, я пользовался наречием Лопе де Веги, но весьма слабо. – Я простой моряк, и ни в каких инструментах, кроме музыкальных, не разбираюсь.

– У тебя совершенно не моряцкие руки, – перебил меня ацтек, явно довольный тем, что прихватил меня на лжи. – Судя по ладоням, ты можешь быть мудрецом или священником. Для тебя было бы лучше священником не быть.

– Я не священник, – попытался улыбнуться я.

– Тогда скажи, сколько вас прибыло в Священный Город.

– Трое, со мной трое…

– А хорошо ли ты умеешь считать, итальянский гений? – акцентируя последние слова, спросил Итцакойотль, видя же мое изумление, прибавил: – Думаешь, что находясь здесь, на отшибе, мы ничего не знаем о широком свете, не имеем шпионов среди испанцев, не читаем книг? Через пару дней после уничтожения вашей штаб-квартиры в сердце Галлии наша разведка захватила неподалеку от зараженной зоны солдата по имени Лусон, который, перед тем, как с него содрали шкуру и вырвали внутренности, оказался очень даже разговорчивым. Он рассказывал о вас, maestro, о ваших экспериментах и необычных концепциях, свидетельствующих, что вы обладаете большими знаниями, чем все ученые вашего мира, вместе взятые. Скажу откровенно, уже тогда мне хотелось познакомиться с кем-нибудь, столь же умным.

– Благодарю за комплимент.

– К сожалению, не все разделяли мою уверенность в том, что вы отважитесь сюда прибыть. Кроме того, всякий раз, когда доходило до столкновения с вашей экспедицией, считалось, будто бы проблема решена. Сначала в заливе, потом на плоскогорье. Только я ведь чувствовал, что мы встретимся. Кто ты такой? Как там тебя называют? Il Cane? Ты всего лишь одаренный чрезвычайными приметами смертный или, возможно, пришелец из другого мира?

Догадываясь, как он отреагировал бы, если бы открыть ему правду, я, на всякий случай, промолчал.

– Если ты будешь со мной откровенен, европеец, если захочешь для нас работать, я защищу тебя перед неизбежной казнью, ты сохранишь жизнь и даже станешь свидетелем нашего общемирового триумфа. Но если же ты упрешься и откажешь… Жрецы Уицилопочтли с большой охотой собираются взяться за тебя. И тогда весьма скоро твоя кровь оросит жертвенный камень, твое же сердце послужит во славу Живого Воплощения Солнца.

– Ты спрашиваешь меня, кто я такой? А кем являешься ты, Итцакойотль?

– Ученым и главой клана Койота, – ответил тот. – Десять лет назад я на целых пять лет отправился жить среди испанцев, чтобы узнать ваш способ мышления, ваши планы и то, чем вы руководствуетесь в своих поступках. Тогда бывал я в Монтеррее и Веракрусе, знаю Гавану и Картахену.

– Ты ненавидишь нас?

– Ягуар не обязан ненавидеть медведя. Как-то по-своему он может его даже ценить. Тем не менее, если они очутятся в одной клетке, один зверь должен загрызть другого. Земля – точно такая же клетка.

– Вижу, что идеи этноцентризма вечно живы. А не приходило ли тебе в голову, сеньор, что в этой земной клетке есть место для всех?

– Не я первый забрал у вас дома, убил родственников, осквернил храмы.

– Сожалею над тем, что случилось по причине Кортеса, но разве единственным геополитическим решением должно быть "око за око"?

– Если такова воля богов!

– Воля богов? Смерть и уничтожение?

– Если бы боги желали по-другому, они не открыли бы перед нами свои мудрые тайны в Священном Городе, – ответил ацтек. – А кроме того, я познал вас, белых: вашу безудержную жадность, вероломство и безграничное лицемерие. Не желаю даже представлять, что сделали бы вы со всей Землей, имея такие возможности, которые дали вам боги, каких опустошений в природе совершили бы вы, какие беззакония в жизни… Вы издеваетесь над нашими традициями, упрекая нас в том, что мы посвящаем кровь и сердца врагов нашим богам, но ведь ваша религия началась от убийства собственного Бога.

Беседу прервал нарастающий за стеной гвалт голосов. Итцакойотль замолчал на полуслове и вышел из помещения. Затем я услышал, как он резко спорит с кем-то, говорящим возбужденным тоном. Пару раз я услышал уважительно произносимое имя Петлалкалькатль, после чего индеец вернулся ко мне.

– До того момента, пока тебя не допросит сам Достойный Верховный Жрец, который вскоре вернется с охоты, ты останешься в этой камере, – сухо сообщил он. – Обдумай то, что я тебе сказал, и согласись на сотрудничество. Теперь же тебе будет лучше поспать, потом у тебя долго не будет к этому способности.

После этого он вышел, а вместе с ним исчезло и освещение. Неужто за временную отсрочку пыток я должен был благодарить компетентостный спор науки с властью?

* * *

В течение часа отряд Фруассарта окружил пирамиду и, продвигаясь по каналу, не более широкому, чем раздувшаяся корова, обошел поляну гейзеров, где было полно любящих тепло пресмыкающихся, греющихся среди горячих источников. После того они проскользнули под складами и амбарами, отделяющими храмовые территории от посадочной площадки. Над бетонными полосами еще висел туман, но, высунув голову из сточного канала, заслоненного кустами сасафраза, Павоне мог осмотреть весь объект. Несколько разбитых машин, оттащенных на сам край поля, под рощу опунций, можно было списать в потери, остальные выглядели исправными – два гидроплана, три дельты и четыре летающие тарелки. Много машин здесь не было, только вот больше на небольшой террасе и не поместилось бы. Вероятно, что какие-то машины находились в воздухе. Нигде он не заметил каких-либо ангаров, только резервуары для топлива. Всю территории охраняли патрули из трех человек, перемещающихся на электрических тележках. Из беглой разведки следовало, что главный командный пункт находился высоко, на каменной площадке, одновременно он исполнял роль контрольной башни. Лино отметил это в памяти, после чего сполз вниз и быстро поделился своими наблюдениями с остальными членами группы.