Реконкиста - [10]

– И неужто ваша милость так и не повстречал одну-единственную? – спросила Лаура, направив на меня свои синие, то ли сонные, то ли мечтательные, глазища.

– Однажды встретил.

– И что же с этой счастливой избранницей…?

– Ее уже нет в живых.

Повисла тишина, слуги воспользовались моментом, чтобы поменять столовую посуду и внести сладкое. Я же на мгновение ощутил словно бы касание духа. Я почувствовал мимолетное присутствие Марии. Моей Марии, эрцгерцогини Розеттины. К сожалению, это впечатление тут же исчезло, оставляя после себя привкус любви, за которую и она, и Деросси заплатили жизнями. По крайней мере, на страницах моего рассказа.

Вместе с вечерней прохладой настроение делалось все свободнее. Асканио играл на лютне, донна Петронелла начала петь. И вполне даже ничего (быть может, в связи с размерами резонирующего корпуса). Ей вторил супруг, к сожалению, гораздо хуже.

В беседе я участвовал довольно-таки поверхностно, углубившись, скорее, в собственные мысли, чем в светской болтовне, хотя ножка сидящей vis-à-vis меня Лауры, не такой уже и робкой, как следовало бы думать, принимая во внимание ее возраст, отбросив туфельку, поначалу просто толкала меня в ступни, затем в колени, затем пристроилась между бедрами и начала дразниться, играясь, словно кот птичкой с перебитым крылом.

Быть может и мой птенчик, несмотря ни на что, рванул бы в полет, в конце концов, я всего лишь человек, но хозяин, похоже, должен был заметить блаженство, рисующееся на лице младшей дочки, поскольку отправил ее спать с супругой и сестрой, мне же назначил комнату для гостей на втором этаже.

– Можно было бы еще долго разговаривать, – сказал он, – только вот маракую, что вы сильно уставши, а завтра день тоже будет.

Я, не медля, согласился. Все время питал я надежду, что после прихода сна я тут же возвращусь в свое время, к Монике, к Фреддино. Глупо я поступил: нужно было, скорее, попросить одолжить коня, какие-то деньги и бежать что было сил.

– Так могу ли я надеяться, – спросила Лаура, уходя, накручивая на пальчик свои золотистые локоны, – что завтра мастер найдет минутку, чтобы осмотреть мои неумелые рисунки и дать мне урок.

– С наслаждением так и сделаю, – ответил я, прибавив про себя: "Если только сумею". Ведь Гурбиани, если говорить о художественных способностях, мог бы нарисовать, самое большее, Дональда Дака.

– Спать, спать, спать! – подгоняла всех донна Петронелла.

Я выполнил ее приказ. Тем не менее, несмотря на громадную усталость, спал я недолго, а проснувшись от неспокойного и кошмарного сна, я не обнаружил возле себя выключателя лампы, мобильного телефона или же кнопки вызова медсестры.

Неужто следовало еще ожидать визита Лауры?

– Нет, Альдо, нельзя, ни в коем случае ты не станешь венчать себя такими лаврами, – шепнул я сам себе.

Но тут двери с обоих концов комнаты неожиданно распахнулись, и появившиеся в них фигуры ни в коем случае не походили на симпатичных девиц-подростков. Обнаженные рапиры, пистолеты, горящие факела.

– От имени светлейшего эрцгерцога Ипполито, вы арестованы, – объявил предводитель вооруженных убийц.

Когда меня выводили к крытому экипажу, я нигде не увидал ни Катона, ни Петронеллы. Одна лишь Лаура, удерживаемая солдафонами в прихожей, жалко плакала, протягивая ко мне свои тонкие, словно побеги винной лозы ручки.

* * *

Трудно было предвидеть, какие утонченные пытки готовил для меня Ипполито Розеттинский и его отборные палачи. Первый допрос, к счастью, случился лишь через месяц после моего задержания, когда эрцгерцог возвратился с северного фронта. До того момента ко мне относились довольно-таки снисходительно, точно так же, как ведут себя с военнопленными, а не заключенными, а стражники давали понять, что кто-то влиятельный интересуется мною и оплачивает облегчение моих условий.

У меня была масса времени для того, чтобы поразмыслить над собственным положением, а так же над способами выхода из этой неприятной ситуации. Но по обоим вопросам результаты были крайне ничтожными. Из подземелий под Черной Башней бежать было невозможно. Вот если бы ее возвели из вулканического туфа или песчаника, которые можно было обрабатывать серебряной ложечкой от gelati (мороженого – ит.) – через месяц я бы прокопался на другую сторону Апеннин! К сожалению, тюремные камеры по своей сути были пещерами, выбитыми в гранитном массиве, дробление которого требовало бы множества тротила или бригады рабочих с отбойными молотками.

Я неоднократно размышлял над тем, как действовал бы настоящий иль Кане. Притаился бы и оглушил охранника? Вот только двухметровый амбал, лишенный чувства юмора или хотя бы следа интеллигентности, не был наиболее подходящим объектом для подобного рода операций…

Так или иначе, я не был иль Кане, барочным омнибусом с задатками супермена. Несмотря на внешности и фигуры Деросси, я сохранил сознание Альдо Гурбиани и все связанные с этим ограничения. Что самое паршивое, я считал, что судьба моя уже решена окончательно.

В течение целого месяца в мою камеру не подселили хотя бы сумасшедшего священника, в узенькое окошко не прилетал почтовый голубь, а попытка подружиться с крысами (вот эти как раз имелись!) привела только лишь к тому результату, что днем подлые грызуны не высовывали носов из своих нор, а вот ночью, когда я засыпал, ужасно и больно кусались.