Реконкиста - [8]

Очарование лопнуло. Предполагаемым ангелом оказалась дородная и грудастая селянка, забросившая себе на спину цветастую юбку и, присев, предавалась банальному действу дефекации. Я тихонечко отступил, следя внимательно, чтобы ни во что не вступить, и пошел по тропке в противоположном направлении, весьма изумившись запутанной структуре этого вот сна – не сна. Ибо, по сравнению с трансцендентным потусторонним миром, деревенский пейзаж уж слишком напомнил мне суконный реализм.

Так я отошел на пару сотен метров, пока передо мной не открылся обширный вид на очень даже знакомое поселение – с остроконечным шпилем церкви, обломанной аркой акведука и поднимающимися над домами дымами. Я остолбенел. И так бы и торчал наверняка, словно засохший древесный ствол, вплоть до того, что порос бы мхом с северной стороны, если бы среди кипарисов не появился бы худой и рябой мужичок, несущий на плече косу, и который, увидав меня, снял шапку, поклонился и сказал:

– Слава Иисусу Христу и Деве Марии, signore Деросси.

Тут я впервые поглядел на себя: куда-то пропала больничная простынка, которым я должен был прикрываться. Сейчас на мне были добрые, темные штаны до колен, белая сорочка, элегантные башмаки – словом, я выглядел будто Альфредо Деросси за мгновение до того, как его бросили в Колодец Проклятых.

Впечатление déjà vu еще более усилилось, когда возле акведука я увидал знакомые развалины, окружающие пруд русалок.

Монтана Росса!

Короче, я очутился в селении Монтана Росса под Розеттиной. Вновь в качестве Альфредо Деросси иль Кане. А самое главное, все указывало на то, что здесь все так же продолжается XVII век.

* * *

Уверенный в том, что я переживаю оптическую иллюзию, галлюцинации после сильного стресса, в конце концов, возможного у исключительного автора данной реальности, я начал щипать себя, моргать, пытаясь довести себя до как можно более скорого пробуждения. Но ишь вспотел. Тогда я попробовал другой метод – раз уж я был творцом данной фикции, я потребовал от собственного воображения, чтобы на тракте появился курьер имперской почты, усатый тип с мешком на маленькой лошадке.

Только никто не появился. Хотя бы какой-нибудь желторотик на осле! Другие подобные желания, выражаемые во все более категоричной форме с прибавлением крепких ругательств ХХ века, тоже остались неисполненными.

В конце концов, мне захотелось есть и пить. Жажду я утолил в ручейке. Ну да, был и ручеек. Именно там, где я его описал. Он даже образовывал небольшой такой разливчик, окруженный камышами. Прежде чем глотнуть водички, я поглядел на себя в этом естественном зеркале.

Блин горелый! Вместо древнеегипетской черепушки Гурбиани я видел черные, с проблесками седины кудри, усы – по идее задиристые, сейчас уже слегка повисшие, бородка, похожая на утиную попку; именно такую тюремный цирюльник мне подравнял, когда готовил к казни (сегодня, вне всякого сомнения, если бы еще устраивались публичные казни, визажистка, заботясь о моем image, обязательно сделала бы мне make up).

Тогда я решил попытаться провести другой эксперимент и демаскировать всю эту иллюзию. В своих выдумках про Розеттину я никогда не описывал другой стороны ручья; то есть, ниже разлива имелась и водяная мельница, и часовня святой Чечилии, но вот что про все, что было выше по течению? Я понятия не имел, что там может находиться. Наверняка же ничего!

В общем, я перешел ручей и вышел на тракт. Судя по погоде и растительности должна была стоять самая средина лета.

Сразу же за поворотом дороги я увидел обширную усадьбу, солидно возведенную из серого травертина, с небольшим кирпичным донжоном, более характерным для региона Болоньи, чем Розеттины. Усадьба богатая, многолюдная, потому что очень быстро меня окружила стая собак, куча детей, слуг и служанок, ведя к своему хозяину, который в саду, в тени аркады рядом с impluvium (бассейн в римском доме для сбора дождевой воды – лат.) переживал сиесту.

Увидав меня, он подскочил с энергией, которой позволяла ему полнота, обнял, словно самого лучшего своего приятеля, облобызал и прижал к животу, отличавшемуся воистину везувианской выпуклостью.

Неужто я знал его?

– Вина, вина моему другу! – требовал мой гостеприимный тип, одновременно призывая самых различных Петронелл, Летиций и Лаур. Как оказалось: жену и двух дочек, обаятельных, модно одетых, так глазками стреляющих, что у человека не одна мышца дрожала. Здесь, понятное дело, я имею в виду мышцы шеи, управляющие кадыком. Когда же он меня наобнимал, всем представил и напоил, наконец-то позволил себе издать переполненный изумлением возглас:

– А говорили, Иль Кане, что тебя уже нет в живых!

– Чего только люди не говорят, – ответил я уклончиво, все время перебирая про себя, кем мог быть мой столь хорошо питающийся хозяин.

– Святая правда, уже с амвонов обещали нам комету, которая весь людской род испепелит, если грешники в истинную веру не обратятся. Комета, фьюуу… пролетела, мир стоит, а люди грешат, как и всегда. – Говоря это, и тут же приказав женщинам надзирать над приготовлением угощения, толстяк провел меня в прохладную тень дома. – Давно ты здесь не был, мой милый приятель, я же свою скромную галерею за эту пару лет весьма даже увеличил. Сейчас покажу тебе ее, пока нам на стол накрывают.