Реки Вавилона - [119]

Странно, что у них вообще хватило сил на этот бой. Хоснер с Бургом лучше других понимали, что шерхи предстояло сыграть роковую роль в судьбе обороняющихся. И, кроме того, все их военные хитрости были исчерпаны, боеприпасы кончались. А голод и жажда довершили работу по снижению боеспособности израильтян. И еще оставшиеся в живых мужчины и женщины чувствовали, что среди их лидеров нет согласия, что также плохо влияло на их боевой дух.

Ситуация усугублялась еще и тем, что многие израильтяне верили вместе с Ариэлом Вейзманом в существование «запасного выхода», в отсутствие ашбалов на западном склоне и на берегу Евфрата. В действительности же Хамади отправил отряд с восточного склона на берег реки сразу, как только оборвалась связь с Саидом Талибом. И теперь затаившиеся там ашбалы ждали, когда обороняющиеся предпримут попытку отступить по западному склону.

Патронов арабы не жалели, стреляли длинными очередями, отбегали в сторону и двигались вперед короткими перебежками.

Хоснер стоял на командном пункте вместе с Бургом. Он уже почти полностью успокоился, и это отметил даже Бург. Но Бурга раздражал и не устраивал тот факт, что Хоснер назначил Мириам Бернштейн своей специальной посыльной и помощницей. Официально она и Эстер Аронсон все еще считались арестованными, но никто не стал возражать, когда Хоснер отменил все ограничения в их передвижении. Мириам ни словом не обмолвилась Хоснеру о Каплане и сцене с микрофоном.

Хоснер заговорил, перекрикивая шум боя и ветра:

— Когда боеприпасы будут на исходе, некоторые из наших людей побегут на западный склон.

Бург кивнул.

— А я уверен, что затаившиеся там ашбалы только и ждут этого. Надо повторить наш приказ стоять до конца и биться врукопашную.

— Но они не солдаты, — напомнил ему Хоснер. — В конце схватки они поступят так, как им подскажут инстинкты. — Он понизил голос, и теперь его было еле слышно. — Некоторые из них договорились покончить жизнь самоубийством… после того, что случилось с Капланом, самоубийство кажется более привлекательным выходом… и я не могу осуждать их за это…

В разговоре наступила долгая пауза. Самодельное знамя развевалось на ветру, цветной рисунок портовой части Тель-Авива покрыло бурой пылью, а алюминиевое древко наклонялось все ниже и ниже.

Мириам начала что-то говорить, но замолчала.

— Что ты хотела сказать? — спросил Хоснер.

— Может… пока у нас еще есть боеприпасы и пока еще арабы довольно далеко внизу, может, мы смогли бы… быстро отступить и спуститься по западному склону… это будет организованное отступление, а не беспорядочное бегство. Арабов там должно быть мало, мы сможем прорваться к реке и уплыть в темноте.

Хоснер и Бург переглянулись, потом оба посмотрели на Мириам.

— А о раненых ты забыла? — первым отреагировал на ее предложение Хоснер.

— При организованном отступлении их придется оставить, но точно так же будет обстоять дело и при беспорядочном бегстве. Мы несем ответственность за большинство оставшихся в живых.

— Да, вы здорово изменились, — заметил Бург. — С чего бы это?

— Почему это предложение звучит так ужасно именно в моих устах? — задала Мириам риторический вопрос. — Ужасно звучит, правда? — Она помолчала. — Но, как бы там ни было, я останусь с другими добровольцами ухаживать за ранеными. Все равно мне практически вынесен смертный приговор. Так ведь?

Хоснер покачал головой.

— Даже предлагая жестокие решения, ты пытаешься как-то смягчить их. Но все дело в том, что, если нам придется отступить — организованно или в беспорядке — или если арабы ворвутся на вершину и начнется рукопашная… мы первым делом застрелим раненых. — Хоснер вскинул руки, успокаивая ее. — Не глупи, Мириам. Ты слышала, что они сделали с Капланом. И только Бог знает, что они сделали с Деборой Гидеон.

— Тогда какой у нас выход? Ты отказываешься отдать приказ отступить или прекратить сопротивление, массовое самоубийство ты тоже не одобряешь. Что же с нами будет?

Хоснер отвернулся от Мириам.

— Не знаю. Самый лучший выход, не считая операции по нашему освобождению, я вижу в том, чтобы все мы погибли в бою. Конечно, так не получится. Кто-то сдастся, кого-то возьмут в плен, кто-то покончит жизнь самоубийством, остальных убьют. Может быть, кому-то из нас удастся убежать, воспользовавшись темнотой. Так всегда бывает, когда атакующие ломают сопротивление осажденных.

Все молчали. Шел обычный бой, обе стороны устали, и обе стороны понимали, что это последний бой. Люди двигались автоматически, словно исполняли какой-то строго определенный ритуал, который закончится в установленное время, несмотря на любые попытки ускорить его конец.

Цепь ашбалов растянулась на триста-четыреста метров, они маневрировали по фронту, пытаясь отыскать самые слабые места в обороне израильтян.

До рассвета оставалось еще больше трех часов, но по-настоящему светло будет позже, когда утихнет ветер и осядет пыль.

Бой обещал быть изнурительным, но у арабов по-прежнему имелось небольшое преимущество в живой силе, вооружении и подавляющее преимущество в боеприпасах, питании, медикаментах и воде. Им надо было только продолжать наступать и вести огонь, пока не станет ясно, что у израильтян подошли к концу боеприпасы. Расчет строился на том, что даже при строжайшей экономии боеприпасов обороняющимся не хватит их до рассвета.