Реки Вавилона - [112]
— Куда он пошел? К воротам Иштар?
— Нет. Только вниз, к внешней городской стене. Они пойдут этой дорогой.
— Почему ты так уверен?
— Все тактические проблемы имеют ограниченное число решений.
— Когда мы вернемся, я устрою тебя на работу в военную академию.
Хоснер прислонился спиной к стенке траншеи и закрыл глаза, продолжая курить.
— Когда мы будем разбираться с Бернштейн и Аронсон? До или после твоего собственного трибунала?
Хоснеру надоело терпеть подобные насмешки, он подался вперед и схватил Бурга за грудки.
— Не выводи меня, Исаак, а то плохо будет тебе, а не мне. Если дело дойдет до голосования, они проголосуют за любого негодяя, который вытащит их из этого безумия, а не за эрзац-негодяя вроде тебя и не за горлопана вроде Вейзмана. Так что не мешай мне. Я уйду с твоей дороги… и из твоей жизни… очень скоро.
Бург опустил голову, уставившись на мерцающий огонек трубки.
— Я не доверяю тебе, Иаков. Любой, кто считает, что победы и поражения тесно взаимосвязаны, является человеком, который при игре в «блэк-джек»[12] требует еще карту, хотя на руках у него и так уже двадцать очков. У себя в разведке мы так не играем. Мы останавливаемся на минимуме очков в обмен на минимум потерь. И никогда не пытаемся набирать больше, если это грозит большими потерями. Ты один из крупных азартных игроков, но тебе не следует рисковать жизнями других людей. Даже жизнью одного человека — Моше Каплана, храбреца…
— Ты просто чертов лицемер, Бург. В своей жизни ты проделывал штучки и похуже. И не притворяйся, что ты не рад тому, что я попросил Добкина отправиться за помощью. Ты знал, что эта затея почти наверняка обречена на провал, но это тебя, похоже, не очень огорчило.
— Это совсем другое дело. Добкин профессионал. А профессионалы знают, что такой момент однажды наступит в их жизни.
— Но от этого не легче ни ему, ни мне. Думаешь, я с радостью посылал их обоих?
— Этого я не говорил. И не ори так. Я лишь играю роль адвоката дьявола.
— Да не нужны мне ни дьяволы, ни их адвокаты. Я просто делаю то, что считаю необходимым. И уповаю на Господа, и надеюсь, что люди в Иерусалиме и Тель-Авиве забыли о своих планах и теориях, потому что если они не пожелают пойти на большой риск, когда выяснят, где мы, то мы обречены.
Бург посмотрел на склон и заговорил убежденным тоном:
— Что ж, лучше умереть, если наше освобождение станет причиной новой войны или отмены мирной конференции.
Хоснер понял, куда клонит Бург. Он хотел пожертвовать ими всеми ради того, что считал высшей целью. Бург предпочел бы, чтобы они тихо и отважно умерли, но только бы не стали орудием в руках противника, с помощью которого тот сможет поставить Израиль в затруднительное положение. Но ведь и сам Хоснер готов был пожертвовать Капланом, собой или кем-то еще ради достижения высших целей.
Хоснер задумался. Да, он стремился пожертвовать собственной жизнью, но потому, что судьба поставила его в такое положение, когда ему гораздо хуже было бы остаться в живых, чем умереть. Но он и Каплана поставил в такое же положение. Каплан уже не смог бы жить нормальной жизнью, если бы отказался от предложения Хоснера пожертвовать собой. И все же Хоснер понимал, что беспокоили его сейчас не вопросы жизни и смерти, на карту был поставлен принципиальный вопрос агрессивного сопротивления. Евреи Израиля не могли позволить себе опустить руки, как это произошло с евреями, погибшими в Европе.
В силу своего характера Хоснер не мог согласиться с аргументами Бурга. И если бы его, Хоснера, спросил непосредственно премьер-министр Израиля, то он ответил бы: «Черт побери, я хочу, чтобы вы немедленно прибыли сюда и освободили нас. Какого черта вы тянете?» Конечно, этого же хотелось и Бургу, он просто снова играл роль адвоката дьявола. Бург говорил словами министра иностранных дел и… словами Мириам. Будучи шпионом, Бург имел множество обличий и говорил словами различных персонажей. Но, если он действительно верит в то, что говорит, тогда он не прав. За ним нужно следить. Бург должен уйти с его дороги.
Хоснер сидел один в траншее. Пыль и песок начали засыпать его ноги. То место, где недавно напротив него сидел Бург, уже совсем завалило. А скоро засыпет и все построенные укрепления. Когда-нибудь засыпет и «Конкорд», и останется только его огромный силуэт. И кости их будут покоиться в пыли. А все, что останется от них, и их героические поступки станут очередным письменным свидетельством страданий и мук, хранящимся в библиотеке Иерусалима. Хоснер сгреб с ноги кучу пыли и развеял ее по ветру. Вавилон. Он ненавидел это место. Ненавидел каждый квадратный сантиметр его мертвой пыли и глины. Вавилон. Это место губит людей, убивает их души. Миллион актов надругательства над моралью были совершены здесь. Массовые убийства. Рабство. Прелюбодеяние. Приношение в жертву людей. Как же могла любовь к Мириам вспыхнуть в таком месте?
Он послал за ней, но не было никакой гарантии, что Мириам придет. Сердце тяжело колотилось в груди, рот пересох, руки дрожали. «Мириам, приходи быстрее». Ожидание становилось просто невыносимым. Хоснер посмотрел на часы. С момента ухода Бурга прошло пять минут, а три минуты назад он отправил посыльного в «Конкорд». Хоснеру захотелось встать и уйти, но он не мог двинуться с места — где она будет искать его?
