Реки не умирают. Возраст земли - [30]

— Расстроен, что сожгли мостовой настил.

— Поторопились мы, Вера Тимофеевна. Как стемнеет, заново выложим настил. Благо доски нашлись на заводе «Орлес». Михаил Дмитриевич не собирается в наш полк?

— Он завтра будет в двести восемнадцатом.

— Везет моему Ефиму, вечно на глазах у начальства.

— Это хорошо или плохо?

— Да как вам сказать, Вера Тимофеевна? Хорошо потому, что, где начальство, там и подкрепления, а плохо оттого, что у нашего брата подчиненного руки не свободны при начальстве.

Вера не удержалась:

— Единственное подкрепление, которое получит завтра Ефим Андрианович, — моя группа такой же численности.

Марк смущенно кашлянул в ладонь, привычным жестом убрал со лба волнистые выгоревшие волосы.

— Передавайте привет Ефиму. И не поминайте лихом двести семнадцатый!..

Они простились. Но едва Вера успела завернуть за угол, как ее догнала Василиса. Не говоря ни слова, начала жарко целовать.

— Ну, полно, полно, тетя Вася, иди к своим...

Наконец Василиса потерянно опустила руки, в глазах нестерпимо засияли крупные слезы.

— Как тебе не стыдно? Что ты нюнишь? — сердито сказала Вера.

— Почему ты не взяла меня к себе? Почему?

— Одумайся! Надо же кому-то быть старшей в этой группе. А кроме тебя, некому.

— Верочка, ты обещаешь?

— Да-да, обещаю, обещаю не лезть под огонь, — поспешно договорила она и тоже поцеловала Васену.

За углом Вера остановилась на минутку, чтобы унять волнение. Потом чужой, сбивчивой походкой пошла к центру города. Она шла, никого не видя, не догадываясь, что ее провожают карающие взгляды тех самых буржуа, которые «все крыши промызгали в ожидании дутовцев», как образно сказал сегодня Марк Башилов.

Солнце закатилось. Где-то звонили ко всенощной. Было странно, что в городе, измученном осадой, оглушенном артиллерией, еще молятся богу. Под этот мерный вечерний звон в памяти возникали вещие слова раздумчивой песни, которую так любил ее Семен: «Уж многих нет теперь в живых, тогда веселых, молодых...» Вера подумала о муже с такой пронзительной тоской, что невольно набавила шаг, чтобы поскорее увидеть Поленьку и забыться на часок. Дома она приготовила сытный ужин из, тех запасов, которые с зимы берегла для случая. На завтра она сварила мясной борщ, пожарила картошку с салом.

— Что за праздник, мамочка? — допытывалась Поля.

— Никакой не праздник. Я завтра уйду очень рано, а вернусь, может быть, ночью. Тут разогреешь сама.

— Хорошо, мамочка. Понимаю, мамочка... — с готовностью отвечала Поля, давно привыкшая к тому, что мать пропадает целыми днями.

После ужина Вера хотела посидеть немного с Поленькой, позабавить чем-нибудь, приласкать, как бывало раньше. Но пока мыла посуду на кухне, девочка уснула на диване. Вера осторожно раздела дочь, укрыла стеганым одеялом и присела рядом. Она все больше узнавала в ней себя: такой же прямой, открытый лоб, такие же брови, темные, длиннющие, и этот своенравный склад пухлых губ, и маленькая бархатная родинка на шее точно такая же.

Наглядевшись на нее, Вера накинула кожанку, вышла посмотреть, что в городе. С набережной были видны пожары, которые никто не тушил: наспех вооруженные команды пожарников выступили на фронт, даже на главной каланче бесцельно дежурили одни старики. Весь день город дымился черно и чадно, теперь же, когда сгустились сумерки, дрожащие гранатовые зарева, казалось, вот-вот соединятся, охватят все небо над Оренбургом. Из-за форштадта доносилась редкая орудийная стрельба. За мостом бил хлесткими очередями пулемет, словно там в десяток рук выколачивали белье. Только в роще, которую удерживали рабочие батальоны да партийные дружины, таилась взрывчатая тишина. Вера физически ощутила напряжение людей, что ждали своего часа в осокоревой темени на последнем плацдарме за Уралом.

А в это время далеко отсюда, в штабе Фрунзе, читали и перечитывали телеграмму Ленина:

«Знаете ли Вы о тяжелом положении Оренбурга? Сегодня мне передали от говоривших по прямому проводу железнодорожников отчаянную просьбу оренбуржцев прислать 2 полка пехоты и 2 кавалерии или хотя бы на первое время 1000 пехоты и несколько эскадронов. Сообщите немедленно, что предприняли и каковы Ваши планы. Разумеется, не рассматривайте моей телеграммы, как нарушающей военные приказания».

10

Майский рассвет бежал по степи налегке, сбросив утреннюю наволочь где-то на востоке. Взбаламученный Урал хотя и приутомился за этот месяц, но продолжал вскипать и пениться на стрежне. Он давно унес в море всю нечисть верховых станиц и хуторов и, светлея с каждым днем, был доволен, что на его пути нет еще летних перекатов. Май — золотая пора в жизни Урала, когда галечные отмели не мешают ему полюбоваться самим собой, а заодно и порадовать людей своим вольным разливом.

Однако людям сейчас было не до того. Реквизированные у местных богачей прогулочные лодки одна за другой отходили от причала под каменистым берегом. Вся эта лодочная флотилия перевозила вооруженных рабочих, пулеметы, цинковые коробки с патронами, ящики с гранатами, шанцевый инструмент.

Вера ждала в сторонке, наблюдая за Великановым, который сам руководил переправой. Он будто не замечал ее, и она сердилась, что Михаил Дмитриевич явно медлит с отправкой женщин на левый берег.