Река твоих отцов - [15]

— Что ж, пусть завтра. — И обратилась к полной женщине: — Придете завтра?

— Наверно, — как-то неопределенно ответила орочка и добавила: — Мы часто ходим сюда. — И показала рукой на окно: — Тут близко живем.

— Соседи?

Та кивнула головой.

— А как зовут вас?

— Евдокия Акунка буду.

— А вас как зовут? — спросила учительница старую женщину с широким скуластым лицом, которая сидела на полу, подперев кулаком подбородок, и с каким-то удивлением смотрела на Валентину Федоровну.

— Ефросинья Ауканка буду! — Она по привычке стала набивать табаком трубку, но не торопилась закурить. — Завтра девочке твоей унтики сошью, хочешь, нет?

— Верно, сшей унтики, — подхватила Евдокия, — а то девочке холодно будет по улице бегать.

— Спасибо, — поблагодарила Валентина Федоровна. — Сшейте моей Галочке унтики, я заплачу вам.

Старушка быстро замахала руками:

— Что ты, разве надо!

Валентине Федоровне показалось, что Ефросинья обиделась, и она переменила разговор:

— Скоро мы устроимся, будете часто к нам приходить, получше друг друга узнаем.

— Зима пройдет, уедешь, наверно? — неожиданно спросила Ефросинья.

— Нет, милая, мы с Николаем Павловичем приехали к вам надолго.

Лицо старушки оживилось.

— Айя-кули! Хорошо, что надолго. — И, подумав, спросила: — Разве в твоем городе худо было, что к нам в тайгу приехала?

— Ведь мы с Николаем Павловичем учителя. А учитель должен в школе работать. Детей учить. Вот мы и приехали учить ваших детей.

— Разве в твоем городе школы совсем нету?

— Почему нет? В городе много школ. А вот у вас, в Уське, школа есть, а учителей нет.

— Были, да уехали, — сказала Евдокия.

Ауканка уперлась кулаками в пол, медленно поднялась, постояла немного на согнутых коленях, потом выпрямилась и заковыляла к двери.

— Пойдем, однако, Евдокия. Валентина Федоровна проводила их.

— Спокойной ночи!

— Ладно, пускай будет! — ответила бабушка и, взяв Евдокию под руку, чтобы не поскользнуться, пошла с ней через улицу.

Вскоре домой вернулся Тихон.

— Давай спи, с дороги устала. Твой Николай Павлович давно спит. — И, стянув унты, лег на медвежью шкуру посреди комнаты.

Свой топчан он уступил Валентине Федоровне.

«Что там, за перевалом?»

Не прошло и двух недель после приезда учителей, как школа преобразилась. Первым делом Николай Павлович починил крышу. Потом взялся за железную бочку, заменявшую печь. Заделал пробоины, наставил трубу, смастерил в трубе задвижку, чтобы тепло не так быстро улетучивалось. Помогали Николаю Павловичу ребята. Они месили глину, стругали доски, гнули железные скобы, выполняли все указания учителя.

Тем временем Валентина Федоровна с девочками занималась уборкой: мыли парты, драили полынными швабрами пол, а потом белили стены.

Смотреть, как белят класс, пришли орочки со всей Уськи. Старухи просто сели на пол, закурили трубки и не сводили глаз с учительницы, которая ловко работала короткой толстой кистью. Лица у старух были забрызганы мелом, но они, казалось, не обращали на это никакого внимания.

— Ну как, нравится побелка? — спросила Валентина Федоровна.

Орочки молча переглянулись, а одна из них, бабушка Адьян, призналась:

— Первый раз видим. В юртах никогда стен не мазали.

— То в юртах, а ведь нынче многие из вас в домах живут.

— А в новых зачем мазать?

— В некоторых домах, я видела, стены уже закоптились, а ведь скоро Новый год — праздник. Надо побелить. Кто захочет к празднику побелить, мы с девочками придем, побелим.

— Никто не захочет, — сердитым голосом сказала молодая женщина в сатиновом халате с яркой вышивкой. Она схватила за руку свою девочку, разводившую мел, и потащила ее к двери. — Иди, однако, хватит тебе мазаться.

— Ну, зачем, Глафира Петровна, уводите Наташу? Ведь для себя девочки школу белят. Разве плохо, когда ученики сядут за парты в чистом, уютном классе? Вашей дочери, Глафира Петровна, много лет в школу ходить придется. Так что оставьте ее, пускай поработает.

— Пускай, Глафира, чего там, — вмешалась бабушка Адьян. — Детишкам забава есть.

Глафира подумала и отпустила Наташу.

Старушкам надоело сидеть на полу. Они встали, и каждая подходила к свежевыбеленной стене, проводила по ней ладонью и удивленно качала головой.

— Стена еще не просохла, — объяснила Валентина Федоровна. — Через два-три дня приходите, тогда увидите, как хорошо будет…

— Ладно, придем, — пообещала бабушка Акунка и, опираясь на суковатую палку, вышла. За ней вышли и другие, только Адьян пожелала остаться.

— Я мало помогу тебе, — сказала она и, взяв у учительницы кисть, обмакнула ее в ведро с мелом и начала белить.

Назавтра Валентина Федоровна пришла вместе с девочками в дом, где жили старые орочи. Вынесли на двор слежавшиеся медвежьи и оленьи шкуры, выколотили их, повесили на весь день на морозе. Принялись за побелку. Помогала им уже не одна Адьян, но и другие старухи.

Наташа по секрету рассказала учительнице, что мама Глафира тоже решила к празднику побелить в доме. Но боится, как бы шаман Никифор Хутунка, который жил по соседству, не заругал ее.

— Он вчера заходил к нам, — рассказывала Наташа, — говорил маме, что праздник Новый год вы сами выдумали, что у наших орочей такого праздника нет.