Река, что нас несет - [101]

— Ну! Наконец-то он открыл глаза!

И снова исчезла. До Шеннона донесся ее голос, зовущий сеньориту. Дои Педро и девушка не замедлили явиться, чтобы узнать, как он себя чувствует.

Заметив, что голос его окреп, как и он сам, они распахнули ставни, и свет хлынул в комнату, показавшуюся сразу намного меньше. «Уже почти полдень», — сказали ему. Он крепко спал только с рассвета, а до этого метался.

— Сесилия ухаживала за вами, — сказал дон Педро, — а потом я сменил ее, пока вы не уснули спокойно.

Шеннон поблагодарил девушку — она покраснела — и спросил, не слишком ли он буянил.

— У вас был сильный жар, вы бродили. «Мы в миро, мы в мире», — повторяли вы все время. И что-то говорили про Италию, но я не поняла.

— И еще кое о чем, — засмеялся дон Педро, — судя по рассказам Сесилии. Ну-ка, скажи ему.

Девушка зарделась от смущения.

— Какой ты вредный, дедушка, — проговорила она.

Старик перевел разговор на другую тему. Теперь раненому надо как следует подкрепиться. Завтрак уже здесь. Сесилия села поближе к кровати и пододвинула к нему все необходимое, чтобы он не причинил себе боли лишними движениями. Шеннон узнал, что идальго зовут доном Педро Сальседо и что дом, в котором он находится, как и соляные разработки, принадлежат ему. Выяснив, что Шеннон — доктор словесности, дон Педро представился ему как коллега. В Куэнке он читал на кафедре логики, психологии и других наук курс с бесконечно длинным названием: «Этические и гражданские обязанности и основы права», пока не вышел на пенсию в 1931 году.

Шеннон тоже сообщил кое-что о себе. Давно уже он не завтракал в такой обстановке и говорил с воодушевлением, тронутый их заботой. Ему правилась эта роль больного ребенка, за которым ухаживают взрослые, на душе было светло и радостно. Даже непроходящая боль в ноге лишь еще сильнее подчеркивала острое ощущение вновь обретенной жизни, как тиканье часов подчеркивает тишину. Солнце ушло из комнаты, распахнули дверь на галерею, и сразу же ворвался смолистый дух, полевые шорохи и шум большого дома.

Дон Педро с внучкой отправились завтракать, предупредив, что скоро к нему придут. До сих пор к Шеннону никого не пускали, чтобы не нарушать его покой. Сплавщики уже несколько раз заходили справиться об его здоровье, а люди из села и соляных разработок наведывались, чтобы поглазеть на иностранца, воскресившего утопленника. Эти наверняка придут еще.

И действительно, к вечеру пришло много народу. Комната была битком набита, и Шеннона забавлял вид смущенных сплавщиков, явившихся почти всей артелью и старавшихся ходить и говорить потише. Эта уютная комната с мягкой постелью, статуей святого и романтическим изображением объятого пожаром Карфагена никак не вязалась с тем миром реки, в котором он жил последнее время, и особенно сейчас, когда он оглядывал этот мир с высоты своего возрождения.

Но, пожалуй, лишь одна Паула заметила в нем перемену. Она стояла безмолвно и смотрела на ирландца, как не смотрела никогда прежде. Бывало, она глядела на него с участием, даже с нежностью в те редкие минуты, когда они оставались наедине. Сейчас взгляд у нее был такой, словно она что-то в нем открыла, словно увидела что-то, что еще не укладывалось в ее сознании. Шеннон раненый; Шеннон, неподвижно лежащий в постели. А Шеннон, превозмогая боль, смотрел на нее почти весело. Но смотрел как на постороннюю девушку, только и всего. «Сознает ли он это?» — думала она.

Сплавщики заходили проведать его несколько раз, пока артель, идущая вниз по течению, находилась еще неподалеку от соляных разработок. Навестил его и капитан и растрогал тем, что назвал его сплавщиком.

— Привет, сплавщик! Как нога?

— Хорошо, капитан, — не сразу ответил он. А затем серьезно добавил: — И спасибо вам за то, что вы меня так назвали. Мне это очень приятно. Даже… я даже чувствовать себя стал лучше. И скорее выздоровею.

— Ты и есть сплавщик. Кто же ты еще, если ты спас нам будущего сплавщика?

Навещали его и другие сплавщики, совсем ему незнакомые. Они заходили поговорить с ним, как с товарищем, рассказывали разные истории — о том, например, как кто-то утонул, и сожалели, что его там не было: может, он спас бы утопленника. Разумеется, приходил и Кико, лечивший его рапу. Заживала она не очень быстро, потому что луна еще не достигла той фазы, когда начинается отлив крови. «Сами знаете, луне подвластны море, кровь и женщины». Дон Педро предложил вызвать доктора из Масуэкоса, хотя они отнюдь не дружили. Однако Шеннон заверил его, что в этом нет никакой надобности.

К вечеру второго дня артель пришла с ним проститься. Лукас подарил ему свой багор и сказал: «Ты учил меня читать, а я тебя — сплавлять лес». Шеннон был тронут. Мужчины без лишних слов крепко пожимали ему руку.

— Нечего, нечего! — поторапливал их Американец, не желая затягивать прощание. — Не умирать же идем. Еще увидимся.

— Хе! — вставил свое слово Дамасо. — Теперь паши дороги разойдутся.

— Я приеду в Аранхуэс и дождусь вас там, чтобы посмотреть, как вы доведете лес до места, — пообещал Шеннон, удивленный и резким топом, и предсказанием Дамасо.

— Конечно, черт подери! — воскликнул Сухопарый. — Какой же из него сплавщик, если он не дотянет до конца!