Реинкарнация. Авантюрно-медицинские повести - [12]
Доктора, анализы, обследования – кровь дурная, иммунная сбоит, гормоны взбесились: обозвали синдром хронической усталости. Гриша не понимал: от чего усталость-то и откуда хроническая?! Уколы, таблетки, процедуры – ноль эффекта. Потом светила хотели было, поддавшись моде, обозвать чем-нибудь атипичным, да никаких ни вирусов, ни возбудителей не нашли…
Гриша уже с остановками перемещался по квартире…
Заходил Мыч, уверял, что все болезни от недопития, хотя и поволок в онкоцентр, потом не знали, радоваться или нет, когда получили отрицательный ответ.
Вождь со товарищи убеждал, что Гриша погряз в сытости и спокойствии и что он, Гриша, как акула, жив только в движении, и звал на передовую.
Худенькая Раджида, всегда рассчитывавшая на надёжную Гришину спину впереди себя, выглядела растерянной, в основном от недостатка информации; с добротным диагнозом она готова была на многое.
Однажды походкой каменного гостя возник в комнате Мефодич с выцветшим мешком восточных снадобий и с порога начал по-своему вдохновлять Григория.
– Послушай, Гриша! – после раздачи подарков от домашних начал он многозначительно. – Какого хера ты тут, дружок, разлёгся, когда Дальний Восток просто-таки кипит от моря проблем! Я тут подготовил краткий список местных казусов, которые, окромя вас с Акимычем, решать ведь некому. Вставай, милок, да впрягайся, пока у меня крыша от обиды не поехала. Грёбаный лангуст! У японцев ни хера нет, а как живут?! У нас-то чего не хватает, а?! Вот и я говорю: совести! Да, ладно тебе ручонками-то разводить! Найдётся и к твоей хвори ключик, не бывает иначе! У вас тут в Москве вообще здоровых нет, есть недообследованные; а твоя кукушка и вовсе ещё не родилась! Один дед, помнится, бухтел, что есть вообще только три болезни: лихоманка, почесун и нутряная грызь; всё остальное доктора себе для зарплаты понавыдумывали. Наша ж медицина, она только развлекает больного в то время, как организм его сам себя лечит. Китайцы уже четыре тысячи лет так живут, и, ничего, вона как плодятся!
Слушая необычайно разговорившегося Мефодича, Гриша как бы забывал о немощи, подпитывался, что ли, от восточного здоровяка.
Каким-то боком разговор коснулся Мыча.
– Удивляюсь я на него, – не давая разговору затихнуть, продолжал Мефодич. – По службе своей давно уже должен быть по уши в дерьме. А к нему уж сколько годов не пристаёт ничего. За это время уж сколько таких, как он, или в могиле, или в тюрьме или в бегах… А как тут иначе, когда зарплата смешная, а подпись серьёзная. Уж я-то знаю, какие гроши ему предлагали и наши, и японцы. Тебе одному скажу один раз: при мне пятьсот тысяч баксов в чемодане втюхивали за одну только подпись… Не обиделся, но и не взял. Зато вот когда у детдома здание забирали какие-то крутые рыбачки, приехал к их главному и только тихо сказал: «Не обижай сирот!» – враз отцепились. Знают, барбосы, по миру пустить может! Ты, Гриш, не знаешь, у них в Калуге все такие?!
Заговорились за полночь; ночей Гриша стал бояться, сна не было, одно кошмарно-мятежное полузабытьё с холодным потом. Поэтому он уговорил Мефодича остаться у них ночевать, Раджида постелила тому на здоровенном кожаном диване в Гришином кабинете.
Сна не было и у Мефодича. Обидно ему было до слёз: и так толковых мужиков с гулькин хер, и те уходят… Может, в самом деле кто-то на небесах забирает лучших в другую жизнь?! Тогда это не по-честному: разве здесь дел не хватает?! Вот тебе и планида: живёшь, живёшь, думаешь, вечно так будет, ан, нет… Вот тебе и медицина: понастроили-понавыдумывали, а коснись конкретного человека – и ничего сделать не могут! Правильно умные люди говорят: учиться надо столько, как будто будешь жить вечно, а жить надо, как будто живёшь последний день!
Проснулся Мефодич от шороха бумаг на столе. Протерев глаза, разглядел Григория, пишущего что-то за письменным столом. Заметив, что Мефодич проснулся, тот почему-то засмущался:
– Бумаги кое-какие надо привести в порядок…
– А-а, успеешь ещё сто раз! Ты мне лучше вот что скажи, мил человек: ты в этой квартире давно живёшь?
– Дольше не бывает – я в ней родился, а что?
– Так, интересно…
После тихого семейного завтрака всех развлекала непоседливая Лиза. Каким-то своим детским нюхом она почуяла, что от Мефодича знакомо пахнет детьми, и ползала по нему, как муравей по памятнику.
Потом Мефодич пошёл купить сигарет, и если бы Гриша мог в этот момент за ним понаблюдать, немало был бы удивлён странноватыми манёврами начальника Японского моря. Вначале он обошёл весь квартал и очень внимательно осмотрел крыши, подвалы и первые этажи прилегающих домов. Потом тот же маршрут проделал с остановками, во время которых смотрел, как качается его обручальное кольцо, подвешенное на нитке.
Вернувшись, он неожиданно попросил поночевать ещё одну ночь в Гришином кабинете; от радости Гриша даже забыл удивиться. После затянувшихся опять за полночь разговоров Мефодич, оставшись один, стал что-то в комнате искать; так в детективах ищут прослушку.
Ничего не обнаружив, так и заснул с задумчивым лицом…
Обнаружив утром Гришу, опять сидящим за своим столом, Мефодич стал опять задавать ему странные вопросы:
Шестнадцатилетнего Дарио считают трудным подростком. У него не ладятся отношения с матерью, а в школе учительница открыто называет его «уродом». В наказание за мелкое хулиганство юношу отправляют на социальную работу: теперь он должен помогать Энди, который испытывает трудности с речью и передвижением. Дарио практически с самого начала видит в своем подопечном обычного мальчишку и прекрасно понимает его мысли и чувства, которые не так уж отличаются от его собственных. И чтобы в них разобраться, Дарио увозит Энди к морю.
Грозные, способные в теории поцарапать Солнце флоты индостанской и латино-американской космоцивов с одной стороны и изворотливые кассумкраты Юпитера, профессионалы звездных битв, кассумкраты Облака Оорта с другой разлетались в разные стороны от Юпитера.«Буйволы», сами того не ведая, брали разбег. А их разведение расслабило геополитическое пространство, приоткрыло разрывы и окна, чтобы разглядеть поступь «маленьких людей», невидимых за громкими светилами вроде «Вершителей» и «Координаторов».
Произвол, инициатива, подвиг — три бариона будущего развития человеческих цивилизаций, отразившиеся в цивилизационных надстройках — «кратиях», а процесс их развития — в «кратолюции» с закономерным концом.У кратолюции есть свой исток, есть свое ядро, есть свои эксцессы и повсеместно уважаемые форматы и, разумеется, есть свой внутренний провокатор, градусник, икона для подражания и раздражения…
В этой книге собраны жизненные наблюдения, пронизанные самоиронией, черным юмором и подкрепленные «гариками» Игоря Губермана.Я назвала их страшилками.До встречи, читатель!
Имя Константина Ханькана — это замечательное и удивительное явление, ярчайшая звезда на небосводе современной литературы территории. Со времен Олега Куваева и Альберта Мифтахутдинова не было в магаданской прозе столь заметного писателя. Его повести и рассказы, представленные в этом двухтомнике, удивительно национальны, его проза этнична по своей философии и пониманию жизни. Писатель удивительно естественен в изображении бытия своего народа, природы Севера и целого мира. Естественность, гармоничность — цель всей творческой жизни для многих литераторов, Константину Ханькану они дарованы свыше. Человеку современной, выхолощенной цивилизацией жизни может показаться, что его повести и рассказы недостаточно динамичны, что в них много этнографических описаний, эпизодов, связанных с охотой, рыбалкой, бытом.
Хелен поддается на уговоры брата и отправляется в весьма рисковое путешествие, чтобы отвлечься от недавнего развода и «перезагрузиться». Курс выживания в дикой природе – отличная затея! Но лишь до тех пор, пока туда же не засобирался Джейк, закадычный друг ее братца, от которого всегда было слишком много проблем. Приключение приобретает странный оборот, когда Хелен обнаруживает, что у каждого участника за спиной немало секретов, которыми они готовы поделиться, а также уникальный жизненный опыт, способный перевернуть ее мировоззрение.