Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография - [82]

Сёрен Урбански «Китайская чума» Cинофобские дискурсы во Владивостоке, Сан-Франциско и Сингапуре в конце XIX – начале XX века [634]

«Они неплохо следят за своей внешностью, но дома, дети, собаки и кошки у них до крайности грязные. Вонь в их жилищах стоит такая, что европеец едва может ее выдерживать, а выгребные ямы и канавы во дворе даже и при самом здоровом климате стали бы рассадниками холеры. Китаец убирает дом своего работодателя так, что и пылинки в нем не останется, а в это время его семья живет в страшной грязище, где кишат сотни паразитов. Как они могут возвращаться из блестящих чистотой хозяйских магазинов или изысканных гостиных, чтобы переночевать и поужинать в жутких условиях, – вот тайна, разгадать которую я пока не смог»[635].

Эта предполагаемая дихотомия чистоты и грязи у сингапурских китайцев волновала не только баптистского священника Рассела Конуэлла, рассуждавшего о ней в книге «Почему китайцы эмигрируют» (1871). Будущий первый президент филадельфийского университета Темпл сделал эти наблюдения во время поездки по Азии и западному побережью США в конце 1860‐х годов. Американец, достаточно жестко отзывавшийся о гигиене жилищ китайцев, однако, отнюдь не считал, что представители этой этнической группы отвратительны во всем. Сравнивая их с малайцами – коренным населением Сингапура, Конуэлл считал китайцев ценной и необходимой частью населения колонии Стрейтс-Сетлментс.

Замечания Конуэлла повторяли и другие авторы. Пятнадцать лет спустя, в 1885 году, Уиллард Фаруэлл процитировал приведенный выше фрагмент, добавив, что слова Конуэлла о сингапурских китайцах «с той же долей справедливости можно применить и к обычаям китайцев, живущих в Сан-Франциско»[636]. Фаруэлл сам был мигрантом: в двадцать лет он перебрался из Массачусетса в Сан-Франциско в годы золотой лихорадки, а затем стал председателем городского совета Сан-Франциско и выдвигал свою кандидатуру на должность мэра. В книге «Китайцы у себя дома и за границей» он, крайне преувеличивая, описал грязь, скученность и плохое эпидемическое положение в китайском квартале. Книга Фаруэлла вышла в тот момент, когда нападения на китайцев по политическим и экономическим причинам в Калифорнии вышли на пиковый уровень. В ксенофобских памфлетах, статьях и других публикациях, где выдумки часто выдавались за факты, китайцы расчеловечивались, изображались больными, морально ущербными и несущими угрозу чистоте белой расы.

Страх перед китайцами, живущими в «европейском» городе (а именно так воспринимался в то время Сан-Франциско), возникал, однако, не только здесь. Петербургский писатель и публицист Михаил Гребенщиков в середине 1880‐х годов работал секретарем Переселенческого управления и примерно так же описывал китайцев, живших в российском городе на берегу Тихого океана: «Что правда, так это то, что китайцы страшно нечистоплотны. На чердаке, где был обыск, я нашел такую грязь, пред которой даже трущобы Сенной площади – образцы опрятности. Белья китайский рабочий не признает, и спит на голом полу, постлав одну или несколько звериных шкур или циновок. Когда полицейские рылись в их неприхотливых ложах, подымались целые столбы пыли: очевидно, что постели никогда не вытряхаются… Нужно удивляться, как до сих пор китайские жилища не сделались источником заразы во Владивостоке. Летом они своею вонью заражают весь китайский квартал, по которому в жаркую погоду можно ходить лишь зажав нос»[637].

В последующие десятилетия отрицательное отношение к китайцам не изменилось. Владимир Граве, уполномоченный Министерства иностранных дел, состоявший при Амурской экспедиции, полагал, что привычки и стиль жизни китайцев делают сосуществование их и европейцев на российском Дальнем Востоке невозможным: «Приобретенная с малых лет привычка жить в грязи, в ужасных санитарных условиях, в небольших жилищах, подчас переполненных до невозможности, заставляет китайца равнодушно относиться к окружающей его обстановке, он не понимает необходимости соблюдения элементарных санитарных правил, в нем совершенно не развито чувство брезгливости, нет боязни заболеть, заразившись в каких-нибудь вертепах, где он ютится… Помещения китайцев, в особенности в ночное время, когда все они возвращаются на ночлег, представляют из себя как бы большие ящики с полками, на которых вплотную спят желтые люди. Грязь и запах в этих помещениях невыносимы»[638].

Во многих городах на берегу Тихого океана китайцев считали более значимой культурной и социальной угрозой, чем любую другую группу иммигрантов. Описывая условия жизни и обычаи китайцев в трех тихоокеанских портах – Сингапуре, Сан-Франциско и Владивостоке, авторы часто прибегали к стереотипу о полных грязи и заразы трущобах. Вновь и вновь демагоги-синофобы видели в гражданах Цинской империи двойную проблему: и сама их раса, и условия их жизни загрязняли города и развращали людей. Иными словами, китайцы воспринимались как явная угроза моральной и физической безопасности европейцев, живущих в этих городах.

В работе исследуются антикитайские настроения в трех упомянутых тихоокеанских портах в конце XIX – начале ХХ века. Именно в это время российский Дальний Восток стал частью глобального мира, приток мигрантов в регионе значительно усилился, а идеи расовой иерархии получили свое распространение. Именно на эту территорию российское правительство проецировало распространившиеся в мире политические установки, в рамках которых китайцам уделялось особое внимание. Именно здесь китайцы выступали в роли «чужого» (или «другого»), появившегося на востоке империи, и одновременно становились связующим звеном между Российской империей и другими имперскими проектами. Сравнивая Владивосток с Сингапуром и Сан-Франциско в рамках трансграничного подхода, я ставлю перед собой цель определить сходства и различия в стратегиях дискриминации китайской диаспоры. Акцент будет сделан на проблемах жилищных условий, гигиены и заболеваемости, то есть на аспектах, которые вызывали наиболее сильный всплеск антикитайских настроений в контексте городской жизни