Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография - [78]

СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ КРАЙ КАК ОБЪЕКТ РЕГИОНАЛЬНОЙ (САМО)ИДЕНТИФИКАЦИИ

Для распространения этой концепции имперские структуры использовали разные инструменты: например, публикации на исторические или этнографические темы. Однако самую значительную роль сыграла система образования. Так, по мнению некоторых местных русских деятелей, молодое поколение их земляков «нередко может встретить в обществе тенденциозное или даже совсем превратное толкование исторических фактов»[585]. Иными словами, имперские власти и российская интеллектуальная элита видели свою задачу в том, чтобы распространить на этой территории, в первую очередь на учащихся, «правильный» исторический нарратив, а не «превратное» польское толкование, полагавшее Великое княжество Литовское частью польского политического и культурного пространства[586].

Во второй половине XIX века большая часть информации в общих учебниках по истории касалась Восточной или Северо-Восточной (Московской) Руси. Вполне закономерно, что имперские чиновники предпринимали попытки вывести Западную Россию на первый план в программе обучения. Еще в 1864 году виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьев озаботился «правильным преподаванием в здешних учебных заведениях Русской истории, и в особенности истории Западного края»[587]. Муравьев обратился в Московский университет с просьбой организовать конкурс на написание учебника «Русской истории собственно для здешних учебных заведений» и указал требования: внимание в этом учебнике должно быть сосредоточено на «судьбе русской народности» в Северо-Западном крае, особенно ее борьбе с «польским шляхетством, навязывающим здешнему народу чуждые ему нравы». Виленский генерал-губернатор также напомнил, что «Вся Западная Русь… искони принадлежала к общей русской семье», поскольку «край этот не имел и не может иметь ничего общего с Польшею» и «все это должно находиться в тесной связи с историей остальной России, но главное место в оном должна занимать История здешнего края»[588].

Аналогичные задачи ставили перед собой в конце XIX века местные власти и местная русская интеллигенция Северо-Западного края, полагавшие, что в учебниках и учебных программах уделяется недостаточное место истории Западной Руси[589]. Звучали призывы к публикации новых учебников, схожих в содержательном отношении с книгой Арсения Турцевича, работавшего преподавателем как в Виленской гимназии, так и в Виленской римско-католической духовной семинарии[590]. Много говорили о необходимости обращать дополнительное внимание на изучение местной истории[591]. В то же самое время в рассуждениях как имперских чиновников, так и местной русской интеллигенции можно услышать и некоторые опасения, связанные с особым вниманием к истории Западного края. Уже упоминавшийся Турцевич предупреждал своего читателя, что «история Западной и Юго-Западной Руси» «не чуждая нам», то есть это не история Польши, но в то же самое время она и «не местная, а общеруская»[592].

Из формулировки подобного рода следует не вполне отчетливое, но все же сомнение, что без интеграции истории Западного края в «общерусскую историю» она может стать основой для некой «местной», или региональной, самоидентификации. Эти опасения стали значительно более явными в дискуссиях первых лет следующего столетия.

В последние десятилетия существования империи Романовых, как и прежде, местные административные власти и провластная интеллигенция стремились к тому, чтобы ученики получали дополнительные знания об истории края[593]. Существовали, однако, и более радикальные предложения, которые предусматривали выделение истории края или губернии как отдельного объекта изучения. В 1907 году на съезде преподавателей русского языка и истории средних учебных заведений Виленского учебного округа учитель двух гродненских гимназий Евстафий Орловский предложил при прохождении курса отечественной истории добавить 3–4 урока по истории конкретной губернии[594]. Из его более ранних текстов можно предположить, что он был последователем концепции Устрялова[595]. Другой участник – преподаватель Белостокской женской гимназии Петр Александров – предложил обратить внимание не на конкретные губернии, поскольку деление на губернии «слишком случайное», а на «края и области, так как при этом принимаются во внимание действительно существенные отличия в историческом, физическом и этнографическом отношениях»[596]. Предложения, впрочем, не получили поддержки ни от других участников съезда, ни от руководителей учебного округа. Одну из причин подобного положения дел изложил участник съезда, преподаватель истории и географии Гомельской мужской гимназии Иван Максимов, подчеркнувший, что подобное внимание к местной истории может «породить в умах учащихся ложное представление, будто родная местность представляет собой нечто особое наряду со многими областями России, а не есть такая же страна, как и другие части государства»[597].

Итак, создавая нарратив по истории Западного края, имперские чиновники и часть местной проимперски настроенной интеллигенции столкнулись с труднореализуемой задачей. С одной стороны, представляя «правильную» версию истории Западного края, они были вынуждены бороться с польской интерпретацией локальной истории. С другой стороны, они опасались, что этот нарратив станет основой для создания особой региональной идентичности.