Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография - [54]

В начале XX века в Области войска Донского вокруг девиза «Дон для донцов» (кстати, инициированного властью в лице войскового наказного атамана Ф. Ф. Таубе) формируется казачий консервативный, националистический дискурс[403]. Он акцентирует внимание на казачестве как на «настоящем» собственнике донской земли. Апелляция к историческому прошлому становится повсеместной в дискуссиях между сторонниками и противниками разных вариантов развития казачества. Так, для будущего атамана первого и единственного казачьего государства – Всевеликого войска Донского – П. Н. Краснова в 1910 году становится очевидным, что «название „Донская область“, „Область Войска Донского“ пора заменить старым, так много говорящим казакам, названием „Земля донских казаков“»[404]. Земельный вопрос на Дону в предвоенные годы был одним из самых сложных, а П. Н. Краснов находился на острие общественно-политической борьбы на Дону. Ее непосредственным свидетелем был С. Г. Сватиков, создававший в то время свои первые труды по истории Донской земли и, вероятно, впитавший в себя актуальный политический дискурс[405]. Впрочем, у М. А. Шолохова в «Тихом Доне», в котором, по признанию многих историков, адекватно передается атмосфера дореволюционной эпохи на Дону, «Земля войска Донского» не упоминается ни разу, а вот «Область», «Область войска Донского» – неоднократно[406].

1917 год предоставил П. Н. Краснову возможность возродить старое название Донской области. Однако на Большом кругу в мае 1918 года в Новочеркасске атаман, предлагая новое наименование для молодого казачьего государства, апеллировал к допетровским временам, когда «казаки были вольными людьми» и существовало «Всевеликое войско Донское»[407]. Это название одобрили все присутствующие делегаты круга. Для многих из них было слишком очевидно, что донская земля уже не принадлежала только одному войску Донскому.

Сергей Любичанковский Образ оренбургского края В отчетах его гражданских губернаторов (конец XIX – начало XX века) [408]

Образ региона как научная проблема в фокусе российской исторической науки возник только в постсоветских условиях[409]. Обращение к этой проблематике позволяет существенно дополнить и усилить понимание внутренних тенденций развития Российской империи как сложносоставного государства. В настоящее время очевидно, что образ региона, хоть он и выстраивался в умах элит и общественности на основе объективных параметров развития территории, являлся разным для разных групп населения и акторов. Это зависело от стоящих перед ними целей и задач, от идей, которые в неявном виде присутствовали в коллективном сознании. В итоге один и тот же регион мог иметь несколько образов, которые частично пересекались или, напротив, противоречили друг другу. Этот процесс борьбы за доминирующий образ во многом определял развитие реальной ситуации, поскольку речь шла о доминировании той или иной стратегии развития территории или выборе роли, которую брали на себя региональные политики и общественные деятели.

Применительно к Оренбургскому краю середины – третьей четверти XIX века (до 1881 года, когда было упразднено Оренбургское генерал-губернаторство) исследование образа территории было проведено К. Мацузато[410]. Историк выделил пять основных позиций, которые разделяли центральная и местная элита с середины до второй половины XIX века: «Великий Оренбург» – это «плацдарм в Центральную Азию», «объект эксплуатации с огромными ресурсами», «опытный полигон для реформ», «цитадель цивилизаторов» и полностью противоречащий этим установкам образ «беспросветной провинции». Не трудно заметить, что эти образы выносили на передний план разное понимание миссии Оренбургского края в империи (вплоть до полного отказа от нее в рамках пятого образа). В заключение своего исследования К. Мацузато ставит вопрос: «когда же это территориальное восприятие (Великий Оренбург. – Прим. авт.) заменилось восприятием более маленьких территорий, таких как Южный Урал и Западный Казахстан?»[411].

В настоящей статье мы попытаемся подойти к решению этого вопроса путем исследования территориальных образов, которые продуцировала управленческая элита Оренбургской губернии после упразднения Оренбургского генерал-губернаторства в 1881 году и вплоть до начала XX века. Источником исследования являются отчеты оренбургских гражданских губернаторов, сохранившиеся достаточно полно, что открывает возможность использования контент-анализа. Этот метод, направленный на изучение структуры текста (его отдельных смысловых единиц), обеспечивает формализацию анализируемых документов до уровня, достаточного для обоснованного сравнения их между собой.

В рамках проведенного исследования было проанализировано 25 отчетов с 1885 по 1914 год. Материалы за 1889, 1891, 1899, 1901, 1902 годы обнаружить не удалось[412]. В тексте были идентифицированы как оценки губернии в целом, так и позиции, выраженные в отношении отдельных социальных и этнических групп, отраслей хозяйства и управления. Выбор этих составляющих определялся внутренней логикой документа, его формуляром.

Оренбургская губерния в 1913 году (Карта из книги: Россия. Географическое описание Российской Империи по губерниям и областям с географическими картами. СПб.: Тип. «Бережливость», 1913. С. 29)