Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография - [47]
Безусловно, работа гановской комиссии была поспешной, о чем красноречиво и справедливо писал М. А. Корф[354]. Сенатор П. В. Ган был человеком блестящего образования и «европейской учености», однако практических навыков ему действительно не хватало. Тревожные отзывы о его работе на Кавказе направлялись местным жандармским управлением в столицу еще в 1837 году (за три года до введения в действие гановской реформы): «…Ган не знает ни края, ни людей и ни одного из восточных языков; к несчастью он худо окружен из здешних, сколько заметить можно, при уме и при европейской учености, он крайне самонадеян, от сего впадает часто и явно в ошибки»[355]. Мнения П. В. Гана о Кавказе и местном социально-правовом укладе были зачастую поверхностными. Известно, что на замечания относительно специфики правовых обычаев мусульманского населения он отвечал, что «жителям мусульманских провинций вовсе не чужды понятия о выгодах нашего закона и они всегда готовы искать в нем правосудия. Местных же законов и обычаев у них вовсе нет, ибо ханы управляли не по законам, а по произволу, милуя и карая только по своей прихоти»[356].
Однако надо учитывать, что П. В. Ган фактически лишь завершил проведение давно разрабатываемой административной реформы, в основу которой были положены предшествующие проекты и конвенциональные для имперской элиты административные принципы. Реформа П. В. Гана на самом деле была и реформой М. М. Сперанского, и реформой И. Ф. Паскевича, и реформой сенаторов Е. И. Мечникова и П. И. Кутайсова, наконец, была она и реформой императора Николая I.
П. В. Ган не являлся убежденным сторонником административной русификации Кавказа, он лишь старался играть роль талантливого и трудолюбивого исполнителя монаршей воли. Вместе с тем он стал настоящим врагом для различных элитных группировок Закавказья, в том числе и влиятельных чиновников, с выгодой пользовавшихся отдаленностью края и спецификой его модели управления. Подобной репутации П. В. Гана сильно способствовало и широко известное его личное участие в падении кавказского главноуправляющего Г. В. Розена[357]. Во время поездки Николая I по Кавказу в 1837 году П. В. Ган представил императору многочисленные критические замечания в адрес главноуправляющего, при этом сделал это в присутствии последнего. В воспоминаниях М. А. Корфа этот эпизод описан так: «Ган читал свои замечания, а государь тут же требовал по ним объяснений от Розена, который не умел или не мог отвечать почти ни на одну обвинительную статью…»[358] Возможно, П. В. Ган был наслышан о негативных оценках деятельности Г. В. Розена в докладах III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии: «Хотя барон (Г. В. Розен. – Прим. авт.) старается обнять обстоятельства, хотя недостатки и упущения ему известны, но по нерешимости затрудняется, и не предпринимает полезного, опасаясь, чтобы переменою, или исправлением не нанести вреда. От сих разнообразных причин рождается в общем мнении жителей невыгодные понятия, сопряженные с неудовольством и расстройством»[359], – отмечалось в одной из самых лестных для кавказского главноуправляющего характеристик политической полиции. В этом контексте, бросая открытый вызов Г. В. Розену, П. В. Ган делал почти беспроигрышную ставку.
Однако у гановских преобразований нашлись и другие противники. Административная реформа грозила местным элитам и чиновничеству усиленным контролем центральных ведомств, сокращением полномочий местной администрации, введением обязательных правил и порядков. В этой связи необходимо упомянуть записки первого начальника VI жандармского округа А. А. Скалона, введенные в научный оборот Г. Н. Бибиковым. В 1840 году А. А. Скалон предупреждал шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа и военного министра А. И. Чернышева о существовании оппозиции административной реформе среди российского генералитета и грузинской аристократии: «Отъезд сенатора барона Гана из Тифлиса был сигналом восстания против проекта нового преобразования и против него самого. Кричали, что можно верить только сотой доле его изысканий; этот проект, говорили, стесняет власть главноуправляющего… Смешивая намерения враждебных горцев с мирными обитателями равнин, утверждали, что эти племена не могут быть управляемы законами и учреждениями империи»[360], – писал А. А. Скалон.
В явных и, видимо, тайных интригах против П. В. Гана участвовал главноуправляющий на Кавказе Е. А. Головин, о чем упоминает и М. А. Корф[361]. Реформа проходила на фоне неудачных военных действий генерала П. Х. Граббе в Чечне против имама Шамиля. Это раздражало Николая I, а противникам нового административного порядка давало повод говорить о необходимости сохранения военного управления и поспешности введения на Кавказе гражданских порядков.
В январе 1842 года на Кавказ снова отправилась ревизия, которую на этот раз возглавлял статс-секретарь М. П. Позен. Показательно, что он был уверен в успешности реформы П. В. Гана и ехал на южную окраину империи, убежденный в полном соответствии преобразований «всем вообще потребностям края»
