Регентство. Людовик XV и его двор - [20]

По воскресеньям и праздничным дням герцог Орлеанский в одиночестве слушал мессу в своей часовне.

После того как регент выпивал шоколад, он полчаса уделял своей жене, герцогине Орлеанской, и полчаса принцессе Пфальцской, когда она жила в Пале-Рояле, то есть зимой, поскольку лето принцесса Пфальцская проводила в Сен-Клу.

Иногда еще до начала работы, а иногда вечером, когда работа уже была закончена, герцог Орлеанский отправлялся к королю. Это был праздник для юного Людовика XV, ибо почти всегда регент приносил ему какую-нибудь очаровательную игрушку или рассказывал ему какую-нибудь забавную историю, что заставляло ребенка с огромным нетерпением ждать нового визита. К тому же принц никогда не покидал короля, не поклонившись ему бессчетное число раз и не изъявив ему своего глубочайшего почтения.

В тот день, когда не было заседания совета, все труды заканчивались к пяти часам вечера, и начиная с этого времени речь шла уже не о делах, а о том, чтобы ехать в Оперу или в загородный дом и ужинать либо в Люксембургском дворце, либо в Пале-Рояле.

Это были те знаменитые ужины, о которых так много говорили до нас и о которых, в свой черед, коротко скажем и мы, поговорив перед этим о сотрапезниках, обычно присутствовавших на них.

Во-первых, это были фаворитки регента или его фаворитка, а во-вторых, его неизменные сотоварищи, которых сам он называл висельниками — прозвище это было воспринято скандальной хроникой того времени и передано потомкам как делающее честь прозорливости его прославленного автора.

Иногда на них бывал также аббат Дюбуа, если это позволяло ему здоровье.

— Мой сын, — говаривала принцесса Пфальцская, — обладает большим сходством с царем Давидом: он сердечен и умен, музыкален, невелик ростом, храбр и весьма женолюбив.

В тот момент, к которому мы подошли, официальной фавориткой регента была г-жа де Парабер.

Однако это не мешало герцогу Орлеанскому иметь наряду с ней и других любовниц — г-жу д’Аверн, г-жу де Сабран и герцогиню де Фалари, хотя и проявляя по отношению к ним меньшее усердие.

Госпожа д’Аверн была супругой лейтенанта гвардейцев. Любовная связь регента и г-жи д’Аверн вела начало с празднества, устроенного маршальшей д’Эстре; это была очаровательная молодая женщина, исполненная изящества, с белокурыми волосами, тонкими и легкими; короче говоря, ее отличали самые красивые волосы на свете, кожа ослепительной белизны, стройная талия, которую можно было бы охватить чулочной подвязкой, мягкий и нежный голос, которому легкий провансальский выговор лишь придавал еще больше очарования; ее лицо, юное и подвижное, становилось прелестным, когда оно оживлялось; когда же в минуту нежной и сладостной задумчивости ее голубые глаза заволакивались влажной дымкой; когда ее уста, холодные и одновременно пламенеющие, приоткрывались, обнажая в тонком просвете губ нить жемчужин, это была уже не женщина, а демон сладострастия.

Некоторое представление о внешности г-жи д’Аверн могут дать женские головки кисти Грёза.

Госпожа де Сабран, еще в ранней юности обладавшая наклонностями, которые позднее доставили ей славу высочайшей распутницы, вырвалась из рук своей матери, чтобы выйти замуж за человека знатного происхождения, но без всякого состояния; однако этот брак принес ей свободу, а г-жа де Сабран ничего другого и не хотела.

Это была очаровательная женщина, красивая совершенной красотой, красотой одновременно правильной, пленительной и трогательной, обладавшая естественным обликом и простыми манерами; вкрадчивая, остроумная, слегка развратная — короче говоря, такая, какой и следовало быть, чтобы нравиться регенту. Регент сделал г-на де Сабрана своим дворецким с годовым доходом в две тысячи экю, которые г-жа де Сабран полагала уместным получать сама. Именно она во время одного из ужинов регента позволила себе, к великой радости сотрапезников, высказывание, ставшее впоследствии знаменитым:

— Создав человека, Господь Бог взял оставшуюся грязь и слепил из нее души принцев и лакеев.

Что же касается г-жи де Фалари, то это была высокая важная женщина, всегда усыпанная мушками, украшенная султаном из перьев, гордая своим влиянием при дворе, притворно добродетельная и во всеуслышание заявлявшая о своей приверженности принципам, в которые никто не верил, но лишь она одна делала вид, что верит в них.

Госпожа де Парабер, фаворитка регента, которую он называл черным вороненком, была, как это явствует из ее прозвища, маленькой, изящной, стройной, дерзкой и бойкой на ответ; пила и ела она так, что это вызывало удивление, и, благодаря всем этим качествам и кое-каким другим свойствам, которые мы упоминать здесь не будем, она почти что завладела сознанием регента.[3]

Впрочем, все эти женщины имели небольшое влияние на Филиппа, который не разорялся ради них и не позволял им принимать какое-либо участие в государственных делах.

Однажды г-жа де Парабер стала настаивать, чтобы герцог Орлеанский посвятил ее в какой-то политический замысел; но герцог Орлеанский взял ее за руку и, подведя к зеркалу, сказал ей:

— Сударыня, взгляните в зеркало и скажите, ну разве с женщиной, имеющей подобную мордашку, можно говорить о делах?