Реформация и политическая жизнь в XVI и XVII веках - [25]

Ульрих фон Гуттен

Прошло меньше двух месяцев после сожжения буллы, когда собрался в Вормсе сейм, на котором в первый раз присутствовал новый император. Лев X был, как это тогда же открылось, против избрания Карла V, и еще весной 1520 года поверенный императора Мануэль писал ему: «Ваше величество должны поехать в Германию и там оказать некоторую благосклонность некоему Мартину Лютеру, который находится при саксонском дворе и предметом своей проповеди внушает опасения римской курии». Но позднее, как было уже упомянуто, между Карлом V, и папой состоялась сделка: Лев Х должен был помогать императору против Франции, Карл же обязывался содействовать уничтожению ереси в Германии. Между тем борьба Лютера с папою продолжалась, и Лев X подтвердил проклятие смелого монаха новою буллою, которую последний издал с своими комментариями, могущими служить образчиком его полемики[2]. «Лев, епископ, гласила булла (епископ, как волк, бывает пастухом, ибо епископ должен поучать по закону спасения, а не изрыгать проклятий), раб рабов Божиих (вечером, когда мы пьяны, а утром мы прозываемся «господин всех господ»). Римские епископы, наши предшественники, имели обычай в этот праздник (чистый четверг) употреблять оружие правосудия (которое, по‑твоему – отлучение и анафема, а по апостолу Павлу – терпение, кротость и милосердие). По праву и обязанностям апостольским и для поддержания чистоты христианской веры (т. е. светских владений папы) и единства её, состоящего в единении членов с главою Христом и его наместником (мало одного Христа – другой нужен еще), чтобы сохранить святое общение верных, мы следуем древнему обычаю и мы отлучаем и проклинаем во имя Всемогущего Бога Отца (о котором сказано: Бог не посылал Своего Сына в мир, дабы судить мир) и Сына, и Святого Духа и по власти апостолов Петра и Павла и нашей собственной (и я тут тоже, говорит волк пожирающий, будто могущество Бога без него слишком слабо). Мы проклинаем всех еретиков (ибо они хотели обладать Св. писанием и требовали, чтобы папа был воздержан и проповедовал слово Божие)... и Мартина Лютера, недавно осужденного нами за подобную ересь, и всех его приверженцев и всех, кто бы они ни были, которые окажут ему какое-либо расположение (Благодарю тебя, любезный первосвященник, за то, что ты меня осуждаешь со всеми этими христианами; для меня это честь, что имя мое провозглашено в Риме в праздник так торжественно и теперь обходит весь мир с именем всех этих смиренных исповедников Христа)».

Император Карл V в молодости. Художник Бернарт ван Орлей, 1519-1520

Когда Лютер был призван молодым императором и чинами империи на Вормсский сейм[3], многие сторонники будущего реформатора советовали ему ограничиться оппозициею против светской власти папы, не касаясь религии, и думали, что Лютер отречется от своих мнений. Но Лютер отвечал следующим образом Спалатину, ведшему с ним от имени Карла и Фридриха Мудрого переговоры о том, чтобы он отрекся от своего «Вавилонского пленения церкви»: «Ожидайте от меня всего, но только не побега и не отречения. Я не убегу и не отрекусь от своего сочинения и от своего учения, которое буду признавать до последнего дня, хотя и уверен, что собаки не успокоятся, пока не покончат со мною». Когда Лютер уехал в Вормс, то ему устраивали на дороге торжественные встречи: собирался народ, и Лютер проповедовал. Друзья, опасаясь, как бы с ним не приключилась в Вормсе какая-либо беда, советовали ему не ехать туда, но он отвечал: «если бы на дороге к Вормсу стояли костры, и их огонь доходил до неба, и если бы в Вормсе было столько чертей, сколько черепиц на крышах домов, то я и тогда бы поехал». Карлу, действительно, предлагали не исполнять данного Лютеру охранною его грамотою обещания не причинять ему зла, но Карл не согласился на это.

Время Вормсского сейма было самым блестящим моментом в жизни Лютера. Он не был еще основателем новой церкви, а отстаивал просто право человеческой личности, свободу совести, и его истинное величие на этом сейме заключалось в том, что он торжественно, пред лицом всего света, заявлял, что в жизни человека есть сторона, на которую не может посягать никакая земная власть. В Вормс на сейм съехалось много народа. По улицам не было почти прохода. Лютер пошел в ратушу, где происходили заседания, и солдаты должны были силою расталкивать толпящийся народ. Сначала (17 апреля) Лютер смутился было перед блестящим собранием и говорил нерешительно. Ему представили его сочинения, спрашивая, признает ли он их за свои. Оправившись от смущения, он отвечал, что от своих сочинений догматического содержания он не может отказаться, так как не находит в них ничего дурного, и самая булла папы находит в них много хорошего; что отречься от сочинений, в которых он восставал против злоупотреблений духовенства, значило бы с его стороны предать Германию грабежу, и что наконец, он не может отказаться также и от своих полемических сочинений, ибо это значило бы предоставить торжество своим врагам. Затем Лютер начал говорить против непогрешимости папы и соборов, но его прервали такими словами: «Ты не ответил на сделанный тебе вопрос. Ты здесь не для того, чтобы подвергать сомнению то, что было решено соборами. У тебя требуют прямого и ясного ответа, хочешь ли ты или нет отказаться?» И на это Лютер сказал: «Так как ваше светлейшее величество и ваши высокие власти требуете от меня простого, точного и ясного ответа, то я его вам дам без сучка и задоринки (dabo illud neque dentatum, neque cornutum). Вот он: я не могу подчинить своей веры ни папе, ни соборам, ибо ясно как день, что они часто впадали в заблуждения и даже в противоречия с самими собою. Значит, если меня не убедят свидетельствами из писания или очевидными доводами разума, если меня не убедят теми самыми местами, которые я привел, и если таким образом мою совесть не свяжут Словом Божиим, я не могу и не хочу отказываться ни от чего, ибо не подобает христианину говорить против своей совести». И затем, обращаясь к собранию, он произнес: «Hier stehe ich. Ich kann nicht anders. Gott helfe mir. Amen». Этот твердый ответ произвел впечатление на собрание, но только не на холодного Карла V, сказавшего, что его «этот монах не увлек бы в ересь». Во время речи Лютера слышались громкие одобрения. Ландграф Филипп Гессенский пришел к нему потом на квартиру и сказал: «Если ты считаешь, что дело твоё – Божие, стой твердо на своем». Имперские чины и общественное мнение были на стороне Лютера, и в виду этого Карл должен был его отпустить, дав ему приказ уехать домой. На возвратном пути устраивались Лютеру многочисленные овации, а сам он написал записку к другу своему, известному живописцу Луке Кранаху, в которой высказал свой взгляд на то, что случилось на Вормсском сейме: «Слуга твой, любезный кум, Лука! Я думал, что его величество соберет в Вормсе человек пятьдесят докторов богословия, чтобы убедить, как следует, монаха. Совсем нет. Твои эти книги? – Да. – Отказываешься ты от них? – Нет. – Так убирайся. Вот и вся история». Около того же времени он написал к Карлу V письмо, в котором проводил границу между повиновением Богу и повиновением государю. Мало-помалу из Вормса разъехались и князья, особенно расположенные к Лютеру, и никто не ожидал каких бы то ни было новых постановлений по его делу, как вдруг император предложил оставшимся еще князьям написанный папским нунцием Алеандром