Рефлексия - [30]

— Володя, все-таки поздно, может, отложим историю? — нерешительно поинтересовался Алик.

— Да какой же ты после этого джигит? — возмутился друг. — А традиция, она тебе что, хвост собачий? Не жмись, нам же на машину добавили сотенную, минут сорок у нас есть.

Взор Володи привычно затуманился, голос обрел вкрадчивую глубину, словно ущелье выстланное бархатом. Стены рюмочной раздвинулись и пропали вовсе, рассказчик и слушатель медленно вступили в заповедную ничью зону, затерянную во времени.

— Я столкнулся с подобным явлением очень давно и так же случайно, как и ты, — издалека начал Володя. — Мамина тетя жила с незапамятных времен в громадной коммунальной квартире, по меньшей мере пять бесхозных старушек обреталось в ней. К ним не ходили родственники, не навещали подруги. Но! Володя поднял пухлый указательный палец. — Четверо из старушек организовали что-то вроде лиги Бдительных Наблюдающих и Вмешивающихся. Они активно участвовали в коммунальных склоках, следили за графиком мытья полов, докладывали всем жильцам о злостных нарушениях Верочки при пользовании ванной и вреде, причиненном Палычем общей газовой плите. Они пили сообща жиденький чай и по очереди ходили в аптеку. Они вместе слушали по радио новости и сидели на лавочке у подъезда. И лишь пятая удовольствовалась ролью только наблюдающей. Не ходила в гости к соседкам из объединенной Лиги, не варила овсяного киселя на кухне, более того, не посещала аптеку. Я-то, по малости лет, не обращал на это внимания, но другие старушки серчали и жаловались соседям, что бабулька зазналась. Много о себе понимает, стало быть. В тридцатые годы с такими сами знаете, как поступали. А и не только в тридцатые. Рано или поздно соседи заинтересовались, что за старушка такая, которая не болеет никогда и в аптеке не появляется. Чайник кипятит, конечно, но что готовит, что ест — неизвестно. Пенсию ей не приносят, как всем прочим. Говорит, что сама на почту ходит, но кто ее знает. Начали за бабкой присматривать. Выследили, что и на почту не ходит, и не ест, похоже, вовсе. Стали выяснять, кто такая, кто родственники, окольными путями, конечно. Ну, у кого-то из соседей зять в милиции, у кого-то теща в ЖЭКе. Бабка оказалась ничья и ниоткуда. Нет у бабки никаких земных привязок. Очень странно, но чего не бывает. Так бы оно, может, и забылось, если бы не случилось происшествия с водопроводом. То ли в трубы что-то попало, то ли на кухне кран не помыли в очередь, как положено, но все жильцы, все, кто был в квартире на тот момент, траванулись. Ничего страшного, обычное бытовое отравление. Нескольких, кто неотложку по неопытности вызвал, правда, свезли в Боткинские бараки, но большинство отделалось расстройством стула и температурой. Конечно, доходило до смешного — или трагического, как посмотреть. Туалет-то в квартире один. Кто в очереди стоит, кто с баночками бегает. Атмосферка в квартире — не продохнуть, в прямом смысле. Тут уж все на виду: кто сколько раз по нужде сбегал, кто дольше положенного сидит, ну и так далее, коммуналка, как-никак. Старушка наша в разборках, как обычно, не участвует, в туалет не ходит вовсе. Сама, значит справляется. Дух опоры на собственные силы. И не болеет ничем, нет у нее отравления. Соседям в разгар эпидемии это до лампочки, но едва первые из них поступили в больницу, система заработала. Времена стояли общественные. Сразу СЭС, проверки, врачи набежали: всех жильцов осмотреть. Сунулись к старушке — заперто. Ушла — нет, неизвестно. Никто не видел, чтобы уходила, но особенно никто и не следил в те дни, не до чужих старушек, пусть бы и соседок. Совместным решением вынесли: мало ли чего. Вдруг умерла старушка, не выдержал ее организм отравления, она и в аптеку не ходит, не привыкшая к болезням-то, вот, по первости и надорвалась, не снесла. Вызвали участкового, к его приходу все уверились, что беда со старушкой. Жильцы взволновались, даже очередь в туалет поубавилась. Дверь взломали. В комнате чистенько, бедненько. Все, как у всех старушек, но чего-то все же не хватает: салфеточки, там, на этажерке, фотокарточки на стене. И старушки. Старушки тоже не хватает. Нету ее. Вещи висят: пальто, да халат. А самой — нет. И все. Не появилась старушка в квартире больше никогда. Через полгода Верочка комнату себе прибрала, мальчик у нее родился. Соседи даже не возмущались. Тяжело Верочке в одной комнате с мужем, свекровью и двумя золовками. Про старушку забыли. Лет через десять мамина тетя умерла, я ту квартиру больше не посещал. Прошло еще сколько-то лет, и я оказался под Новгородом, в большой, довольно-таки, деревне, мы там выездной спектакль делали для колхозников. Иду я себе перед выступлением по полям-лугам, они колосятся, как надо, дубрава рядом шумит, как положено, птички поют, коровы пасутся — идиллия, одним словом. Иду я полем, иду опушкой, вдруг навстречу махонькая бабулька, в деревню поспешает. Ну, думаю, бабка за грибами ходила, за колосовиками — дело в июле было. Нет, гляжу, без корзинки, бездельная какая-то старуха, странная. Пригляделся я, так бы, может, и внимания не обратил, но забавным мне показалось, что старушка так далеко от деревни забрела на прогулку, смотрю, а это та самая старушка из теткиной квартиры. И за столько лет ни капельки не изменилась. Конечно, они меняются меньше, чем мы, но все-таки, сколько-то должны. Платочек на ней тот же и платье то же. Надо же, не помнил, если бы попросили описать, а как увидел — сразу узнал и платье, и платок.