Рефлекс цели - [3]

Два часа до обеда отведены нам для осмотра и чистки личного оружия. А чего его осматривать, если мы пользуемся им только один раз в два года, когда собираемся все вместе на полковые учения?! Да и вряд ли нам когда-либо примется воспользоваться им всерьез, даже если начнется все по-настоящему. Прошли те времена, когда автоматический карабин что-либо значил. Сейчас это просто бутафория, дань традиции, лишняя возможность нас чем-то занять в свободное от дежурств на установках время. И мы его используем каждый по своему усмотрению.

Хэнсон достал из-под подушки колоду карт, поставил между койками тяжелый табурет, и вокруг него расселись любители виста. В качестве ставок котировались сигареты, утренний кофе, чистка ботинок и прочие атрибуты нашего нехитрого бытия. Больше всех выигрывал Вэсли, но он особенно не злоупотреблял этим и зачастую прощал проигравшим. Мне он понравился с самого начала. И не только потому, что он знал бесчисленное множество анекдотов. Когда однажды нам пришлось вдвоем всю ночь дежурить в операторской кабине локатора, — где конечно, не заснешь, — я узнал его совсем с другой стороны, каким он никогда не бывает днем среди ребят. На самом деле ему не так уж и весело, как может показаться с первого взгляда.

Марвин стоит у окна, опершись ладонями о подоконник, отчего его острые плечи подняты выше головы. Я не знаю, почему он так мне неприятен, но это не из-за его болезни: припадки могут быть у всякого. Я же испытываю к нему чисто физиологическое отвращение, причину которого не могу объяснить. Меня раздражает его сутулая фигура, походка, жесты, голос, даже мимика лица, когда он жует что-нибудь напротив меня за столом. И хотя он обычно мало с кем разговаривает, другие по-видимому не испытывают к нему такой неприязни, как я. Вероятно, это уже неладно что-то со мною.

Добродушный Стивен лежит с открытыми глазами на своей койке. Ботинки сняты и с чисто фермерской аккуратностью поставлены в проходе. После одной злой шутки, автор которой до сих пор неизвестен, он получил легкое потрясение, после которого еще не оправился, и мы все чувствуем себя виноватыми перед ним.

Я уже от нечего делать опять принялся за фантастику. Оказывается, насколько я понял, здесь какие-то инопланетяне летят к Земле, а это уже совсем другое дело. Одно — когда земляне совершают посадку на незнакомой планете, и фантасту большой простор для выдумки, другое — когда посадка совершается на Земле, где особенно не развернешься и приходится порядком потрудиться, чтобы концовка получилась мало-мальски сносной. У подобной темы вся соль в концовке. И я догадываюсь, что парни, о которых я читаю, даже не увидят землян. Скорее всего, они будут находиться в другом измерении или окажутся сами настолько малыми, что землянам пришлось бы вооружиться микроскопом, чтобы обнаружить их звездолет в небольшой лужице на мокром бетоне космодрома. Что-то подобное уже встречалось.

«…Вот она — цель! — с голубым ореолом у кромки и белыми облаками над континентами и морями. Цель, которая придает смысл всем жертвам, принесенным ради ее достижения, и лишениям, испытанным в бездонных провалах космоса. И все это теперь в прошлом, таком далеком и туманном, оставленном на другом конце световых лет, что оно почти вытеснено из памяти интервалами циклов, похожими на ночи без сновидений…

Звездолет делал второй виток вокруг планеты, и было странно, что их еще не заметили…»

А что я вам говорил? Все-таки примитивной становится фантастика. Одни и те же приемы и схемы, превращенные в штампы, даже слова, переходящие из книги в книгу, наподобие истасканного от частого употребления «пульсирующий». А казалось бы, зачем выдумывать несуществующие измерения или микроскопических инопланетян? Да прилети они к нам хоть сегодня, на них никто не обратил даже внимание: нам и без них хватает дел, а если мы иногда и смотрим в небо, то не для того, чтобы высматривать каких-то марсиан, а чтобы вовремя увернуться от падающих болванок совсем не космического происхождения.

В двенадцать часов обед. Снова строем идет в столовую и рассаживаемся по своим местам. Никто их, конечно, не нумеровал, но каждый стремится сесть именно на свое. Я усаживаюсь против надписи «а стоит ли?», которая отличается от других, грубых и прямолинейных, своей недосказанностью, каким-то затаенным смыслом. Я так никогда и не узнаю, что скрывал за этим вопросом неизвестный мне парень, но эта фраза наводила меня на невеселые размышления.

После обеда мое и второе отделение идут на смену тем, которые дежурили с двенадцати ночи на установках. Такое время пересменки позволяет нам использовать для сна хотя бы половину ночи. Это удобнее, чем дежурства с утра до вечера и с вечера до утра.

Я дневалю по казарме. Такое перепадает раз в месяц и считается небольшим праздником. Действительно, не нужно брести сейчас по грязи две мили к установкам и сидеть там всю ночь по трое в кабинах тягачей, а затем в кромешной тьме возвращаться обратно. Тот, кто все это придумал, наверняка ни разу не проделывал подобные марши в темноте, в противном случае не было бы приказа удалять настолько установки от городка. Может, в этих двух милях и был бы смысл, если бы после выхода из строя и взрыва хотя бы одной установки находящиеся в казарме уцелели или не превратились в калек.