Редкие девушки Крыма - [91]
– Так и есть.
– Ну вы даёте! – только и сказала Таня. Он пожал плечами:
– Молодость, горячая кровь… Простительно. Можете и вы что-нибудь сказать.
– Что? – спросил я.
– Что хотите, – он поднял указательный палец, – только без экстремизма.
– Ладно. – Я ослабил ворот куртки и проревел так, что в сотне метров, возле штаба Гвардейского корпуса, оглянулись прохожие: – Каждой двери по косяку!!!
– Эй, вы что! – испугался парень. – Микрофон, что ли, прячете?..
Таня в голос расхохоталась.
– Да ну вас!.. Идёмте скорее, тут полно переодетой милиции.
И быстро пошёл к арке Главного штаба, мы – следом. Таня, сдвинув брови, на ходу сказала:
– Выключи микрофон!
Под аркой стояла небольшая толпа и бородач в расстёгнутом пуховике, не боясь мороза, пел а капелла нежнейшим тенором:
Мы сфотографировали его, затем увидели над головами небесное окно и застыли, запрокинув лица. Провожатый терпеливо ждал.
– Будем знакомы, – сказал он, дослушав песню, – Всеволод.
– Очень приятно, – и мы назвали себя.
– Вы приезжие?
– Заметно, да? Дремучие провинциалы? – спросила Таня.
– Нет, просто в речи слышно что-то такое…
– Мы из Крыма на каникулы, потом обратно.
– Так вы школьники? А что после?
– Приедем сюда учиться, – сказала Таня, – а вы?
– Может, будем на ты? Я уже учусь. В универ пролетел как фанера над болотом, пошёл в техникум, чтобы отсрочка была. Летом буду снова поступать, на журналистику.
За разговором мы по улице Герцена – Всеволод заверил, что скоро она вновь станет Большой Морской, – вылетели на Невский, перескочили его и, не сбавляя хода, помчались в сторону Гостиного двора.
– Как у вас татары, возвращаются? – спросил Всеволод.
– Постепенно, – ответил я, – пока ещё не массово, но скоро, по слухам, будут.
Мы рассказали о поселении, которое возводилось на голом холме неподалёку от Фронтов. Прежние жители с детьми и внуками, не знавшими Крыма, возвращались в Урманкой – так или, на русский лад, Урманка раньше называлось село, – и, получив землю, строились согласованно и дружно. Мы видели их работу: сначала – две шеренги фундаментов вдоль дороги, канавы для труб; чуть позже – на одинаковую высоту поднявшиеся кирпичные стены, а недавно, в конце осени, – почти готовая двухэтажная асфальтовая улица с магазином, высаженными фруктовыми деревьями, и размеченное пространство для будущих улиц.
– Нет, я не понимаю, как это можно! – разгорячился Всеволод. – Взять и выгнать целый народ чёрт знает куда, хотите – живите, хотите – подыхайте!..
– Свинство, конечно, – ответил я, – но вообще в Крыму под конец войны было меньше людей, чем сейчас в одном Севастополе или Симферополе, на выбор, и немцы постарались больше нас. Кто их звал, таких гостей?
– Немцы немцами, а свою голову тоже надо иметь, – ответил Всеволод. – Вы-то не против того, чтобы они вернулись?
– Нет, – сказала Таня, – пусть едут на здоровье, места хватит.
– Любезно изволите согласиться.
– Ну а что нам делать, на колени встать? – серьёзно сказала Таня. – Мы же лично никого не выгоняли.
– Сын за отца не отвечает?
– И отцы не выгоняли, они ходят в море на боевых кораблях. Мы совсем упали в ваших глазах, да? Ниже ватерлинии?
– Нет, почему, – ответил Всеволод, – разные мнения имеют право на жизнь. Может, я о вас напишу заметку: интересная встреча на Невском…
– Это пожалуйста.
– А вот здесь, у Гостиного двора, – продолжал Всеволод, снова входя в роль экскурсовода, – можно купить самиздат, да-да, и независимую прессу.
– А такая есть? – спросил я.
– В основном из Прибалтики, там больше свободы. Создают кооператив при университете, выпускают газету, печатают в типографии горкома партии материалы против партии. Мы пока так не умеем…
Купили у парня студенческого вида несколько номеров «Тартуского курьера» и пошли дальше, уже не торопясь. Таня вновь поменяла плёнку.
– Чувствую, половина запаса улетит за один день…
Дошли до Фонтанки – стало быть, прогремели по трём мостам, хоть на мосты они были не слишком похожи: никакого, даже символического, горба, или я просто не заметил. На третьем, Аничковом, Таня зависла у клодтовских укротителей и не тронулась дальше, пока не сохранила для истории всех.
– А вот здесь было знаете что? – остановился Всеволод возле углового дома и веско продолжил: – «Сайгончик» тут был. «Я знаю каждую собаку под „Сайгоном“, я оборачиваюсь на свист… – произнёс он речитативом, вероятно, какую-то цитату. – Кто здесь ты, а кто здесь я, кто здесь бог, а кто свинья?..» Закрыли, демоны, а так бы выпили кофе в великом месте… Но ладно, в другое место сходим, недалеко. Угощаю.
Мы стали протестовать: сами богаты, осенью заработали на винограднике. Заработанных денег оставалось немного, но на две внеплановые чашки должно было хватить.
В кафе Всеволод пустился рассказывать о рок-клубе, о звёздах, с которыми здоровается за руку, – не знаю, сочинял или нет, но выходило увлекательно. Мы признались, что сами немного играем.
– Это интересно. Можете оставить телефон? – спросил он.
Я замялся: был бы телефон моим, тогда пожалуйста, но так…
Школьники отправляются на летнюю отработку, так это называлось в конце 70-х, начале 80-х, о ужас, уже прошлого века. Но вместо картошки, прополки и прочих сельских радостей попадают на розовые плантации, сбор цветков, которые станут розовым маслом. В этом антураже и происходит, такое, для каждого поколения неизбежное — первый поцелуй, танцы, влюбленности. Такое, казалось бы, одинаковое для всех, но все же всякий раз и для каждого в чем-то уникальное.
Кира живет одна, в небольшом южном городе, и спокойная жизнь, в которой — регулярные звонки взрослой дочери, забота о двух котах, и главное — неспешные ежедневные одинокие прогулки, совершенно ее устраивает. Но именно плавное течение новой жизни, с ее неторопливой свободой, которая позволяет Кире пристальнее вглядываться в окружающее, замечая все больше мелких подробностей, вдруг начинает менять все вокруг, возвращая и материализуя давным-давно забытое прошлое. Вернее, один его ужасный период, страшные вещи, что случились с маленькой Кирой в ее шестнадцать лет.
Книга вторая. Роман «Дискотека» это не просто повествование о девичьих влюбленностях, танцульках, отношениях с ровесниками и поколением родителей. Это попытка увидеть и рассказать о ключевом для становления человека моменте, который пришелся на интересное время: самый конец эпохи застоя, когда в глухой и слепой для осмысливания стране появилась вдруг форточка, и она была открыта. Дискотека того доперестроечного времени, когда все только начиналось, когда диджеи крутили зарубежную музыку, какую умудрялись достать, от социальной политической до развеселых ритмов диско-данса.