Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи - [32]

Из этих странствий через всю область человечества религиозное чувство возвращается более утонченным и развитым к собственному я и находит под конец у себя самого все, что прежде возбуждало его, лишь стекаясь из отдаленнейших областей. Ибо, конечно, когда мы, преображенные через соприкосновение с миром, впервые возвращаемся к себе и, полные этого чувства, проверяем впечатление от самих себя, и когда мы сознаем, как наше я по сравнению со всем объемом человечества превращается в нечто малое и незначительное, в нечто одностороннее, недостаточное и ничтожное – что более естественно тогда для смертного, чем подлинное безыскусственное смирение? И когда постепенно в нашем чувстве пробуждается понимание подлинной сущности того, что всюду сохраняется и укрепляется в ходе человечества, а также и того, что, напротив, рано или поздно неизбежно должно быть разрушено и побеждено, если оно не преобразится или не видоизменится, – когда мы, с точки зрения этого закона, посмотрим на нашу собственную деятельность в мире, – тогда, естественно, возникает в нас горькое раскаяние во всем, что в нас враждебно сущности человечества, покорное желание примириться с Божеством и страстная жажда повернуть назад и укрыться со всем нашим достоянием в той святой области, в которой одной лишь мы защищены от смерти и разрушения. И когда мы далее убеждаемся, что целое озаряется перед нами и что мы достигаем созерцания его и единства с ним лишь в общении с другими людьми, лишь под влиянием таких людей, которые уже давно освобождены от привязанности к собственному преходящему бытию и от стремления расширять и обособлять его и готовы сообщить свою высшую жизнь и другим – можем ли мы тогда не поддаться чувству особого сродства с теми людьми, действия которых защитили наше существование и благополучно провели его мимо угрожавших ему опасностей? Можем ли мы не испытать чувства благодарности к ним, как к людям, которые уже раньше соединились с целым, а теперь и через нас снова сознают свою жизнь в нем? Лишь пройдя через такие и им подобные чувства – из которых здесь приведены лишь немногие для примера – вы не только находите в себе самих задатки их высшей красоты и глубочайшей низости, к самому благородному и самому презренному, что вы досель воспринимали в других как отдельные стороны человечности; вы не только находите в себе в различное время все многообразные ступени человеческих сил; но и все бесчисленные смешения различных задатков, которые вы созерцали в характерах других людей, представляются вам – когда вы вполне растворите ваше самосознание в сознании солидарности с другими – лишь задержанными моментами в вашей собственной жизни. Были мгновения, когда вы так мыслили, так чувствовали, когда вы действительно были тем или этим человеком, несмотря на все различия породы, образования и внешних условий. Вы действительно прошли через все эти формы своим собственным порядком; вы сами – сжатое изложение человечества, ваше индивидуальное бытие в известном смысле объемлет всю человеческую природу, и эта природа, во всех ее проявлениях, есть не что иное, как ваше собственное я, лишь умноженное, более отчетливо выраженное и как бы увековеченное во всех его мельчайших и преходящих изменениях. Лишь тогда вы можете любить себя самих чистой и безупречной любовью, вы можете противопоставить никогда не покидающему вас смирению сознание, что и в вас живет и действует единство человечества, и всю горечь раскаяния вы можете заглушить радостной самоудовлетворенностью. У кого религия таким путем снова проникла вовнутрь и открыла и там бесконечное, в том она совершенна с этой стороны, и он уже не нуждается в посреднике для созерцания человечества, а, напротив, будет сам таким посредником для многих.

Но не только в настоящем чувство, таким образом, витает в своих проявлениях между миром и единичным лицом, которому оно присуще, срастаясь теснее то с тем, то с другим. Нет, все, что движет, есть становящееся, и мы сами движемся и воспринимаем лишь в процессе развития; поэтому и в нашем чувстве мы всегда влечемся к прошлому; и можно сказать: как вообще наше благочестие питается больше на стороне духа, так и история непосредственно и прежде всего есть богатейший источник для религии, но, конечно, не в том смысле, что религия может управлять движением человечества в его развитии или ускорять его, а в том, что она может наблюдать в истории самое общее и великое откровение глубочайшего и святейшего начала. Но в этом смысле религия, бесспорно, начинается с истории и кончается ею – ибо и прорицание по-своему есть история и неотделимо от нее, – и можно сказать, что всякая истинная история всюду имела первоначально религиозную цель и исходила из религиозных идей; ведь и вообще все тончайшее и нежнейшее в ней не может быть научно передано, а может быть лишь воспринято через чувство религиозной душой. Такая душа узнает в блуждании умов и душ, которое в ином отношении кажется лишь нежной поэмой, во многих смыслах чудесный прием вселенной, имеющий целью сравнивать по верному масштабу различные периоды человечества. То после долгого промежутка, в течение которого природа не могла создать ничего сходного, снова возникает выдающаяся личность, почти совершенно тождественная какой-либо прежней; но лишь тайновидцы узнают это, и лишь они могут из действий, которые она производит, толковать знаки прошедших времен. То отдельный момент человечества возвращается снова таким же, каким оставило нам его образ далекое прошлое, и из различных причин, которые его ныне создали, вы должны постигать ход развития и формулу его закона. То как бы из дремоты пробуждается гений какой-либо особой человеческой способности, который в иных местах, подымаясь и опускаясь, уже завершил свой путь и появляется в новой жизни в ином месте и при иных условиях; и его более быстрое процветание, более глубокое действие, более прекрасная и сильная форма должны свидетельствовать, насколько улучшился климат человечества и насколько почва стала более благоприятной для взращивания благородных растений. – Здесь вам являются народы и поколения смертных, все одинаково необходимые для полноты истории; но как отдельные лица самой различной ценности могут существовать одно наряду с другим, так и эти народы различаются между собой по значительности и ценности. Одни, полные достоинства, духа и силы, простирают свое действие до бесконечности, преодолевая всякое пространство и не покоряясь никакому времени. Другие, обыденные и незначительные, предназначены лишь для того, чтобы своеобразно оттенить определенную единичную форму жизни или общения, действительно жизненны и достопримечательны лишь на одно мгновение, лишь чтобы выразить мысль или создать понятие, – и затем спешат навстречу разрушению, чтобы то, что было создано их свежим произрастанием, могло быть привито другим. Подобно тому, как растительная природа лишь через гибель целых родов, лишь из остатков целых поколений растений создает и питает новые поколения, так и здесь вы видите, как духовная природа на развалинах величественного и прекрасного человеческого мира создает новый мир, который впитывает свою первоначальную жизненную силу из разложившихся чудесно преображенных элементов старого. – Когда, охваченный всеобщей связью, ваш взор так часто непосредственно переносится от самого малого к самому великому и от последнего опять к первому, то, потеряв устойчивость, он уже не может различать ни малого от великого, ни причины от действия, ни сохранения от разрушения; и когда вас объемлет эта изменчивость, то вам является знакомый образ вечной судьбы, черты которого носят всецело печать этого состояния, – удивительная смесь непреклонного упрямства и глубокой мудрости, грубой, бесчувственной силы и нежной любви; и на вас попеременно действует то та, то другая черта, вызывая в вас то бессильное противодействие, то детскую преданность. Когда вы, проникая глубже, сравните обособленное, выросшее из этих противоположных воззрений стремление отдельного лица с спокойным и однообразным ходом целого, то вы видите, как великий мировой дух с улыбкой переступает через все, что шумно сопротивляется ему; вы видите, как величавая Немезида вслед за ним неустанно шествует по земле, укрощая и наказывая строптивых, восстающих против богов, и как она железной рукой скашивает даже крепчайшего и лучшего человека, который, быть может, с похвальной и изумительной стойкостью отказался покориться тонкому дуновению великого духа. И если вы наконец захотите овладеть истинным характером всех изменений и всего прогресса человечества, то ваше чувство, покоящееся в истории, вернее, чем все остальное, показывает вам, как властвуют живые божества, которые ненавидят одну лишь смерть, и как ничто не должно быть преследуемо и разрушено, кроме смерти – этого первого и последнего врага духа. Грубое, варварское, бесформенное должно быть поглощено и преобразовано в органические формы. Ничто не должно быть мертвой массой, которая движется лишь через внешний толчок и противодействует лишь через бессознательное трение; все должно быть самобытной, сложной, многообразной переплетенной и усиленной жизнью. Слепой инстинкт, бессмысленная привычка, мертвое послушание, все косное и пассивное, – все эти печальные симптомы смертной дремоты свободы и человечности должны быть уничтожены. На это указует дело дня и дело веков, и это есть великое, всегда продолжающееся дело вечной любви.