Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи - [30]

Далее в телесной природе перед нами выступает ее материальная бесконечность, огромные массы, рассеянные в необозримом пространстве и пробегающие неизмеримые пути; и когда воображение оказывается бессильным расширить уменьшенные образы этих явлений до их настоящей величины, то многие думают, что это бессилие тождественно с чувством величия и грандиозности вселенной. Вы правы, когда находите несколько ребяческим это арифметическое изумление и отказываетесь признавать большую ценность за тем чувством, которое легче всего возбудить у малолетних и невежественных, именно в силу их невежества. Но легко также устранить недоразумение, будто такое чувство в этом его значении есть религиозное чувство. Разве даже те, кто привыкли так называть его, допустили бы, что когда эти великие движения не были еще исчислены, когда еще половина этих миров не была открыта и когда даже еще не знали, что светящиеся точки суть небесные тела – что в эту пору благочестие необходимо было меньшим, так как ему недоставало существенного элемента? И столь же мало они смогут отрицать, что эта бесконечность меры и числа, поскольку она действительно входит в наше представление – а ведь иначе она для нас и не существует, – становится всегда лишь конечным, что дух может охватить бесконечность этого рода в кратких формулах и счислять посредством них, как это ежедневно совершается. Но ведь, наверно, они не захотят допустить, что их благоговение перед величием и грандиозностью вселенной сколько-нибудь умаляется в силу развития знания и техники. И все же это волшебство числа и массы должно было бы исчезнуть по мере того, как нам удавалось бы определить отношение единиц, которыми мы измеряем нашу величину и наше движение, к великим мировым единствам. Поэтому, пока чувство прикрепляется лишь к этому различию мер, оно и есть только чувство нашей личной неспособности – правда, тоже религиозное чувство, но совсем иного рода. Благоговение же, это прекрасное, столь же возвышающее, сколь и смиряющее чувство нашего отношения к целому должно оставаться одинаковым не только там, где мера мирового действия слишком велика для нашей организации, или там, где она слишком мала, но и там, где она равна или соответственна ей. Но может ли тогда быть источником этого дивного чувства противоположность между малым и большим? или, напротив, этим источником является сущность величия, тот вечный закон, в силу которого вообще возникают величина и число, а значит, и мы как таковые? Итак, все, подчиненное тяжести и в этом смысле умерщвленное не может само по себе действовать на нас; на нас действует лишь живое, и что во внешнем мире действительно привлекает религиозное сознание, это – не его массы, а его вечные законы. Возвысьте свой взор и посмотрите, как эти законы объемлют равномерно все, величайшее и мельчайшее, от мировых систем до пылинки, которая беспокойно носится в воздухе, и скажите тогда, не открывается ли нам божественное единство и вечная неизменность мира. Однако то, что в этих законах постоянно и чаще всего нас затрагивает и потому не ускользает и от обычного восприятия, именно порядок, в котором возвращаются все движения на небе и на земле, определенное появление и исчезновение всех органических сил, неизменная верность в порядке механизма и вечное однообразие в стремлениях пластической природы, – это именно в силу своей правильности возбуждает менее живое и великое религиозное чувство, поскольку, впрочем, здесь допустимо сравнение по степени. И это не должно вас удивлять; ведь когда вы рассматриваете отдельный отрывок великого художественного произведения и в отдельных частях этого отрывка снова замечаете самостоятельные и прекрасные формы и отношения – не будет ли вам тогда казаться скорее, что этот отрывок есть сам по себе художественное произведение, чем что он есть часть более крупного произведения? не скажете ли вы тогда, что целому, если оно все создано в этом стиле, недостает размаха и смелости и всего, что дает почуять присутствие великого духа? Где мы должны ощущать возвышенное единство, широко задуманную связь, там, наряду с общей тенденцией к порядку и гармонии, необходимо должны существовать в частности отношения, которые не могут быть сполна поняты сами по себе. Мир также есть творение, лишь часть которого вы обозреваете, и если бы эта часть была вполне упорядочена и завершена сама в себе, то величие целого открылось бы вам лишь в ограниченной мере. Вы видите, что та неправильность мира, которая часто должна служить делу устранения религии, напротив, имеет для религии бо́льшую цену, чем порядок, который первый открывается нашему миросозерцанию и который доступен обозрению и в меньших частях мира. Отклонения в ходе небесных тел указуют на высшее единство, на более смелую связь, чем та, которую мы узнаем уже в правильности их пути, и аномалии и праздная игра пластической природы вынуждает нас видеть, что даже с самыми определенными своими формами она обращается с свободным, почти, можно сказать, капризным произволом, как бы с фантазией, правила которой могли бы открыться нам лишь с высшей точки зрения. Поэтому-то и в религии древних лишь низшим божествам, подчиненным девам, принадлежал надзор над равномерно-повторяющимся, над тем, порядок чего был уже найден; отклонения же, которые были непонятны, революции, для которых не существовало законов, именно и были делом отца богов. Так и мы легко отличаем в нашем чувстве от спокойного и уравновешенного сознания, возбуждаемого понятой природой, то высшее сознание, в котором именно открывается, что единичное вовлечено в широчайшие связи целого, что частное зависит от еще неисследованной всеобщей жизни – те изумительные, трепетные, таинственные душевные движения, которые овладевают нами, когда фантазия внушает нам, что уже осуществленное познание природы совершенно не соответствует даже ее действию на нас; я разумею те загадочные чаяния, которые одинаковы во всех, но которые лишь в знающем, как и подобает, стремятся к просветлению и переходят в более живую деятельность познания, в других же, будучи неразумно и невежественно восприняты, приводят к ложным мнениям; такие мнения мы слишком решительно зовем суеверием: ведь в основе их лежит очевидно благочестивый трепет, которого мы сами не стыдимся. – Обратите также внимание, как вы сами поражаетесь общей противоположностью между всем живым и тем, что по сравнению с ним должно считаться мертвым, – как вы ощущаете ту сохраняющую, победоносную силу, благодаря которой все питается и, как бы насильственно пробуждая мертвое, вовлекает его в свою собственную жизнь, чтобы оно снова начало круговорот; как со всех сторон нас теснит готовый запас для всего живущего, который не лежит мертвым, а, живя, всюду сам воссоздает себя; как, при всем многообразии жизненных форм и невероятном множестве материи, потребляемой попеременно каждой из них, все же каждая форма имеет достаточно материи, чтобы пройти круг своего бытия, и каждая покоряется лишь своей внутренней судьбе, а не внешнему лишению. Какую бесконечную полноту содержит в себе это чувство и какое через край переливающееся обилие! Как волнует нас впечатление общего отеческого промысла и детское доверие к возможности провести в беспечной игре сладостную жизнь среди обильного и богатого мира. Посмотрите на полевые лилии, они не сеют и не жнут, но Отец небесный питает их; итак, не заботьтесь. Это радостное воззрение, это веселое, легкое настроение было уже для одного из величайших героев религии прекрасным плодом еще весьма ограниченного и бедного общения с природой; насколько более должны насладиться им мы, которым более богатая эпоха дала возможность глубже заглянуть вовнутрь природы, так что мы уже лучше знаем общераспространенные силы и вечные законы, по которым образуются и разрушаются все отдельные вещи, в том числе и те, которые, обособляясь в определенном объеме, имеют свои души в себе самих и которые мы называем телами. Посмотрите, как всюду непрерывно действующее влечение и отталкивание определяют все; как все различие и противоборство снова разрешаются в высшее единство, и что-либо конечное лишь мнимо может гордиться вполне обособленным бытием; посмотрите, как все равное умеет скрываться и разделяться в тысячах различных форм, и как вы нигде не находите ничего простого, а, напротив, все находите искусно составленным и сплетенным. Но мы хотим не только видеть и обращать внимание всякого, кто принимает некоторое участие в просвещении нашего времени, что в этом смысле дух мира столь же явственно и совершенно открывается в малейшем, как и величайшем, и не только останавливаться на таком его восприятии, которое развивается и овладевает душой всюду и во всем; ведь мировой дух, несмотря на отсутствие всех знаний, которые дают славу нашему веку, открылся уже древнейшим мудрецам далеких эпох и не только проявился в их созерцании как чистый и осмысленный образ мира, но и возжег в их сердцах еще нам любезную и отрадную радость и любовь к природе, и если бы эта любовь и радость проникли ко всем народам, кто знает, какой великий и возвышенный путь прошла бы религия уже с самого начала! Мы хотим еще большего: ведь если теперь, в силу постепенно действующего общения между познанием и чувством, все, кто хотят считаться образованными, действительно владеют этим пониманием природы уже в непосредственном чувстве и не находят в своем бытии ничего, что не было бы созданием этого духа и проявлением и выполнением этих законов, так что благодаря этому чувству все, что вторгается в их жизнь, есть для них действительно мир, созданный, проникнутый Божеством и единый – то в них всех должна была бы быть именно эта любовь и радость, именно это внутреннее благоговение перед природой, которым для нас освящены искусство и жизнь древних; ведь из этого благоговения там впервые возникла та мудрость, которую мы наконец начинаем восхвалять и прославлять в поздних плодах, после того, как мы вернулись к ней. И это было бы, конечно, очагом религиозных чувств, лежащих в этом направлении – такое чувство своего единства с природой, своей укорененности в ней, что при всех изменчивых явлениях жизни и даже при самой смене жизни смертью, которая поражает и нас, мы с радостью и спокойствием ожидали бы выполнения этих вечных законов.