Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи - [34]

Совсем иначе вы относитесь ко всем тем чувствам любви, смирения, радости и т. п., которые я описал вам и в которых вообще мир и ваше собственное я в какой-либо форме образуют два пункта, между которыми витает чувство. Древние знали правду: благочестием, благоговением они называли все эти чувства и причисляли их непосредственно к религии, благороднейшую часть которой они составляли. Вы также знаете их, но когда вам встречается что-либо подобное, то вы хотите уговорить себя, что это есть непосредственная составная часть чувства нравственного поведения, и вы хотели бы оправдать эти ощущения нравственными принципами и найти им место в вашей моральной системе; но тщетно – ибо если вы хотите остаться верными себе, то вы должны признать, что в морали они не могут быть ни желательны, ни допустимы. Ведь действие не должно непосредственно вытекать из побуждений любви и симпатии, иначе оно стало бы непрочным и нерассудительным, и оно не должно быть производимо мгновенным впечатлением внешнего предмета, – что, очевидно, имеет место в отношении указанных чувств. И потому ваше нравственное учение, если оно строго и чисто, не признает иного благоговения, кроме благоговения перед законом; оно осуждает как что-то нечистое и почти своекорыстное, что может совершаться из сострадания и благодарности; оно принижает и даже презирает смирение, и когда вы говорите ему о раскаянии, то оно говорит о бесполезной потере времени. И ваше глубочайшее чувство должно согласиться с ним в том, что все эти ощущения не имеют своим назначением непосредственного действия; они приходят и кончаются сами собой, как свободные функции вашей глубочайшей и высшей жизни. Зачем же вы изворачиваетесь и обращаетесь с мольбой о милости для них туда, куда они совсем не принадлежат? Согласитесь же видеть в них религию, и тогда вам ничего не нужно будет требовать для них, кроме их собственного строгого права, и вы сами не будете обманывать себя необоснованными притязаниями, которые вы склонны предъявлять от их имени. Во всех других областях, где вы хотите отвести место этим чувствам, они не смогут удержаться; возвратите их религии, ей одной принадлежит это сокровище, и в качестве его владелицы она не слуга нравственности и всех иных целей человеческой деятельности, а их необходимая подруга и полномочная защитница и посредница перед человечеством. Такова ступень, на которой стоит религия, поскольку она есть совокупность всех высших чувств. Что она одна освобождает человека от односторонности и ограниченности, это я уже однажды отметил; теперь я могу точнее объяснить это. Во всяком действовании и творчестве, будь оно нравственным или художественным, человек должен стремиться к мастерству; всякое же мастерство, когда человек всецело пленен его задачей, ограничивает и охлаждает, делает односторонним и жестким. Оно направляет прежде всего человеческую душу на одну точку, и эта одна точка не может удовлетворить душу. Может ли человек, переходя от одного ограниченного дела к другому, действительно использовать всю свою силу? не останется ли, напротив, большая часть ее неупотребленной, и разве она тогда не обратится против самого человека и не станет пожирать его? Сколько из вас погибают только потому, что они слишком велики для самих себя; избыток силы и влечения, который не дает им даже приняться ни за какое дело, ибо всякое дело слишком мало для него, беспокойно гонит их во все стороны и ведет к гибели. Или вы видите спасение и от этого зла в том, что человек, для которого и один предмет слишком велик, должен охватить все предметы человеческих стремлений – науку, искусство и жизнь и все остальное, если вы еще что-либо знаете? Это есть, правда, ваше давнишнее влечение иметь всюду целостную и во всем однородную человечность, ваша вечно возвращающаяся жажда равенства – но если бы только это было возможно! если бы только указанные предметы, когда они воспринимаются каждый в отдельности, не возбуждали души одинаково сильно и не стремились овладеть ею! Каждое из этих стремлений направлено на творения, которые должны быть завершены, каждое должно отобразить свой собственный идеал и охватить его бесконечность; и потому соперничество нескольких таких объектов не может кончиться иначе, чем вытеснением одного из них другим. И даже в пределах каждой такой сферы каждый человек должен тем более ограничиваться частным, чем большего мастерства он хочет достигнуть. И если это мастерство всецело занимает его, и он живет лишь данным своим творчеством, как может он достигнуть полного участия в мире, как может его жизнь стать целостной? Отсюда односторонность и духовная нищета большинства виртуозов или низкий уровень, на котором они стоят вне своей специальной области. И против этого зла нет иного целебного средства, кроме того, чтобы каждый, действуя определенным образом в ограниченной области, вместе с тем, без определенной деятельности, открывал себя влиянием бесконечности и всеми видами религиозных чувств воспринимал все, что лежит за пределами непосредственно возделываемого им поля. Каждому доступно это; ибо, какой бы предмет вашей свободной и художнической деятельности вы ни избрали, немногое нужно, чтобы, исходя из каждого, найти вселенную, а во вселенной вы находите и остальные предметы как ее моления или внушения или откровения. Так воспринимать и наслаждаться ими в целом, – это есть единственный способ, которым, избрав определенное духовное направление, вы можете усваивать и то, что лежит вне его – уже не из произвола, как искусство, а из инстинкта ко вселенной, как религию; и так как эти направления снова соперничают и в религиозной форме, то и религия – и в этом, конечно, уже сказывается человеческое несовершенство – чаще является в обособленной форме своеобразной восприимчивости к искусству, философии или нравственности и именно потому часто не понимается; и лишь реже мы находим ее свободной от всякой односторонности, вполне завершенной и связующей все единичное. Высшей, однако, остается эта последняя форма, и лишь через нее человек с полным и удовлетворяющим успехом противопоставляет конечному, для которого он преимущественно предзназначен, бесконечное, сужающему стремлению к определенному и законченному – расширяющее витание в целом и неисчерпаемом; так он восстановляет равновесие и гармонию моего существа, которые безвозвратно теряются, когда он, не имея религии, отдается единичному направлению, даже если оно само по себе прекрасно и великолепно. Определенное призвание человека есть как бы лишь мелодия его жизни, которая остается простым и бедным рядом тонов, если религия не вторит ей бесконечным разнообразием гармонирующих с нею звуков и не превращает простое пение в многоголосую и величественную гармонию.