Ребята с улицы Никольской - [39]

На столе лежал последний номер областной комсомольской газеты. Почти вся ее первая полоса была занята сообщением о том, как идет подготовка к празднику десятилетия Октября. Об этом сейчас стали много говорить и в нашей школе. Александр Егорович вчера пообещал организовать к славной дате горячие завтраки для первой и второй смен. Учком готовил конкурс на лучшую карнавальную фигуру, редколлегия общешкольной стенгазеты «Перо» утвердила макет праздничного номера, старшие ученики решили создать военный уголок, на уроках шла борьба против «неудов» и против Левки Гринева и его дружков, которые грозились, что станут нарочно получать плохие отметки. Однако грозились они только на словах, так как знали, что мы не дадим им позорить честь школы. Правда, Петя Петрин предложил не принимать во внимание «неуды» «нэпмановских деток», но Сергей Гущин одернул Петю и строго сказал:

— Ты, Петро, невозможного желаешь. Школа-то общая, не раздельная…

В магазинах продавались большие красные значки «X лет Октября». А моя мать на днях купила железную чайную кружку, на которой тоже был выгравирован этот значок.

Комсомольцы фабрики аккуратно два раза в неделю в клубе разучивали к празднику новые песни…

— Ну, как, товарищ Герта, — произнес Леня, кончив бриться, — хорош я стал теперь или нет?

— Ты, Леня, всегда хороший! — ответил я за Герту. — И бритый и небритый.

— Но бритый лучше, — лукаво добавила Герта.

— Правильно! — поддержал Леня. — Сам знаю… Выкладывайте, однако, товарищи, зачем явились?

Глеб, шмыгнув носом, стал подробно рассказывать про Вальку.

— Понятно и ясно! — коротко сказал Леня, когда Глеб кончил, и задумался.

Задумались и мы и минут пять сидели молча.

— Понятно и ясно! — повторил снова вожатый и посмотрел в свои записи. — Конечно, товарищи, помочь вашему Вальке во как нужно… Нужно!

— Если Валька уйдет от Александра Даниловича, — тихо произнес Борис, — где он будет жить?

— Где жить? Ерунда! — ответил Леня. — Здесь, у нас, может жить. Кушетка свободна. Вместо трио появится в комнате квартет. Но куда его устроить работать, чтобы он вечерами мог учиться? Без биржи труда, товарищи, подростков на государственные предприятия запрещено оформлять. А есть ли требования на бирже на подростков? Наверное, нет. Ваш Валька, говорите, хорошо рисует?

— Да! — сказали мы хором.

— И дядюшки-маляра боится?

— Боится! — вновь дружно сказали мы.

— Ладно! — проговорил Леня. — Посоветуюсь с Сорокиным и с Максимовым. Чего-нибудь придумаем. Мастерская маляра Оловянникова на Лузинском рынке? Так?

— Так, — подтвердил Глеб и с надеждой спросил: — Значит, поможешь Вальке?

— Постараюсь! — улыбнулся Леня.

XII

К Пиньжаковым опять приехали Игнат Дмитриевич и Тереха, да приехали не одни, а с самим председателем Северного заводского комитета Самсоном Николаевичем. Когда после очередной репетиции «Красных дьяволят» я заскочил к Глебу за последним выпуском приключенческой повести «Большевики по Чемберлену», то застал и Пиньжакова-старшего, и гостей с Северного за обычным спором. Правда, Самсон Николаевич — о нем мне рассказал по дороге из клуба Глеб — в спор не вступал. Он лишь молча пыхтел трубкой, сидя на почетном месте под увеличенной фотографией Николая Михайловича. На той фотографии Николай Михайлович был изображен в полный рост, в военной форме, в огромной черной папахе со звездочкой. В одной руке он держал обнаженную саблю, в другой — наган.

— Эх, Никола, Никола! — смеялся довольный Игнат Дмитриевич, видимо уевший в чем-то своего зятя. — Грехов-то сколько с концессией сейчас! Альбертка-красавчик один чего стоит…

— Не в Альберте Яковлевиче дело, — подал голос Самсон Николаевич и спрятал трубку в карман гимнастерки. — Не будь его, прислали бы другого, третьего. Дело тут в грабительской сущности капитализма. Договор к концу приближается, акционерное общество прекрасно чует, что Советский Союз новый не заключит, концессионеры и рвут всеми силами прибыль. Хотят как можно больше ее взять, ни с чем и ни с кем не считаясь. Чего после на заводе случится, им наплевать. Надо выдавать спецодежду — шиш, понимаете! Это для них — лишний расход. Переоборудовать станок — зачем? Все равно договор кончается, так стоит ли его соблюдать. А обсчитывать как попытались при получке.

— Но рабочие Северного сами с усами! — вмешался Игнат Дмитриевич и доверительно сообщил: — Забастовку думают объявить. Выполняйте, капиталисты, кошкины дети, договорные условия и не финтите, а не то… Приехали вот мы в город посоветоваться кое с кем…

Мы с Глебом чуть не ахнули, услышав про забастовку. Бастовать в Советской стране на десятом году Октябрьской революции? Это до нас не доходило. О забастовках мы слышали от старших, читали в книгах, в учебниках по обществоведению, видели даже в фильмах, но чтобы в наше время… сейчас…

«Нет, — подумали мы, — тут Игнат Дмитриевич чего-то перепутал».

Но, оказывается, Игнат Дмитриевич и не думал ничего «перепутывать».

Внешне на Северном заводе по-прежнему все обстояло благополучно. Завод работал круглые сутки без остановок, по железнодорожной ветке паровоз-кукушка ежедневно тащил в сторону города груженые вагоны и платформы. Заказы на продукцию завода поступали и от Советского Союза, и из-за границы. Проценты по договору акционерное общество отчисляло в последнее время нашей стране без всяких задержек. Но внутри самого завода давно назревал конфликт между рабочими и администрацией, готовый вот-вот вырваться наружу. За оставшиеся полтора года акционеры хотели вырвать прибылей с завода как можно больше. Советский Союз мог получить в конце концов от акционерного общества не завод, оборудованный последними новинками техники, а только печальные воспоминания о нем.