Ребята с улицы Никольской - [36]

— И дурнем оказался, дурнем! — сожалел он сейчас — Надул Альбертка-то ребят, как кошкиных детей купил.

Игнат Дмитриевич и Тереха возились в тот вечер со своими семьями на огороде — выкапывали остатки картошки. Работу закончили уже поздно, с последними отблесками зари.

— Чего-то я, ребята и бабы, не пойму? — удивленно произнес Игнат Дмитриевич, бросая лопату и прислушиваясь. — Никакого нынче христианского праздника нет, это, побей меня бог, всем православным, известно, а пьяные песни горланятся. Неужели календарь церковный Васька-поп наш перепутал?

Но Игнат Дмитриевич ошибался: путаницы с церковным календарем не было. Просто-напросто управляющий концессией Альберт Яковлевич угощал рабочих Северного завода. Правда, угощал не за свои деньги. А получилось это так.

Концессионеры при заводоуправлении открыли магазин. Особой популярностью, правда, он не пользовался — торговали в нем лежалым товаром, — но рабочие вечерами собирались около него. На высоких ступеньках было удобно посидеть, покурить, поговорить о событиях, обменяться мнениями.

Обычно магазин торговал до шести часов, а тут его никто не собирался закрывать.

— До ночи, что ли, Гаврилыч, робишь? — шутливо полюбопытствовал кто-то у приказчика, зевавшего около окованных железом дверей. — Чертей в гости, поди, ждешь?

— А кто его знает! — лениво ответил приказчик и опять зевнул. — Сам, понимаешь, велел. А я что? Мое дельцо маленькое. А вон и сам изволит пожаловать, у самого и пытай.

По ступенькам поднимался улыбающийся Альберт Яковлевич.

— Здравствуйте, здравствуйте! — говорил он, любезно раскланиваясь направо и налево. — Скучаете? Выпили бы по стопочке.

— Денег пока не даете на веселье, — подделываясь под тон управляющего, сказал широкоплечий мастеровой Зиновий Зинов.

— Ай-ай-ай! — сокрушенно покачал головой Альберт Яковлевич и присел на ступеньку. — Какая беда! Но, уверяю, завтра получите деньги. Знаете?

— Как не знать. Знаем, конечно! — хором ответили рабочие.

— А стопочку выпить хочется? — продолжал управляющий.

— Мало ли кому чего хочется! — засмеялся Зинов. — Я вот, к примеру, желал бы на луну слетать. Да нет пока такого ковра-самолета. Не придумали.

— Совершенно верно, друг! — ответил управляющий. — Такого ковра-самолета пока не придумали. А стопочку мы придумаем…

Он быстро поднялся с места, исчез в магазине и вернулся оттуда с двумя раскупоренными бутылями. Все изумленно вытаращили глаза.

— Пейте, друзья! Угощаю! — заявил панибратски Альберт Яковлевич.

— Нет, увольте! — отрезал Зинов. — Подарки не принимаем! Благодарим, конечно. Пошли, орлы!

— Стойте! — крикнул управляющий. — Я не собирался вас обидеть. Вижу, сидите, скучаете. Но, если не хотите принять подарок, давайте договоримся по-другому: кто желает выпить, приглашаю в магазин. Берите вино, закуску. Только пишите расписочки. Завтра у вас эти суммы из жалованья вычтут. Как? Разве плохо придумано?

— Оно, конечно, неплохо! — повернулся нерешительно Зинов к своим товарищам. — Как, орлы?

— За свои деньги почему не угоститься, — ответил ему за всех старый прокатчик Емельян Слесарев. — За свои можно. Резонно…

— А на другой день, — продолжал свой рассказ Игнат Дмитриевич, — пришли наши мужики за получкой, и у тех героев, кто пил за здоровье Альбертки, половины денег не оказалось! По распискам у дураков вычли. Они туда-сюда. Альбертка сам в город раненько укатил, сказывали, в костел на исповедь.

— Здорово ваш управляющий схитрил! — воскликнул Николай Михайлович. — Ну и ловкач, ну и плут!

— Ага! — присвистнул Игнат Дмитриевич. — Понял наконец-то, что такое концессия?

— Плут управляющий — одно, — сказал Николай Михайлович, — а концессия — другое. Республике любая помощь в свое время требовалась. Кончился договор, нового не заключим! Вот так!

— Спасибо, Никола, хоть и за это! — насмешливо поклонился зятю Игнат Дмитриевич. — Но договор-то договором, а почему вот Альбертка залез ночью в ваш клуб? Кто такой случившийся случай пояснит?

Однако никто «такого случившегося случая» пояснить не мог.

XI

Григорий Ефимович выздоровел быстро. Через три дня он уже приковылял в клуб.

Мы с Гертой стали заниматься со сторожем по-прежнему. Григорий Ефимович при чтении не водил больше пальцами по строкам и не шевелил губами. Слоги и слова рождались у него теперь без особых усилий, и он сам даже не верил, как складно все получается.

— Эх, разлюбезная Валериановна! Эх, разлюбезный Константинович! — воскликнул седой ученик, когда мы однажды предложили ему написать изложение одного из рассказов Мамина-Сибиряка. — Сбросить бы мне с плеч лет этак с десяточек, я бы, наверное, сочинителем заделался. А нынче? Хотя давайте рискнем!

В тот день, после изложения, за которое мы поставили Григорию Ефимовичу отметку «вуд»[16], я спросил Герту:

— А почему у твоего дедушки так много книг Мамина-Сибиряка? Ведь этот писатель не из поляков?

— Мамин-Сибиряк, — ответила Герта поучающим тоном, — летописец нашего края. Помнишь, Юрий Михеевич говорил? Мамин-Сибиряк все затронул, что есть на Урале. Писал он и про живущих здесь поляков: и про ссыльных, и не про ссыльных. Потому дедушка и любит его произведения читать.