Ребята с улицы Никольской - [13]

— Бардзо ми пшикро жэ муси, пан Евгенуш, юш исьць, — тихо проговорил ксендз. — До рыхлэго зобачэня![9]

— Ну а пионеры куда торопятся? — подошел ко мне и к Герте Альберт Яковлевич. — Оставайтесь, я с удовольствием побеседую с юным поколением. Русский язык я учил в детстве: в нашем доме снимали комнату русские студенты… Интересно проверить себя, хорошо ли помню их добровольные уроки.

— Вы прекрасно знаете по-русски, — сказал Евгений Анатольевич. — Даже акцента не чувствуется.

— А пионерка как думает? — спросил француз Герту.

— Я согласна с дедушкой, — ответила Герта.

— Так снова повторяю, почему нам не побеседовать? Я расскажу тебе и твоему кавалеру о Франции, ты и он расскажете мне о Советской России. Обменяемся взаимными интересами.

— В другой раз… Мне нужно успеть прочитать свою роль. Завтра у нас в клубе репетиция.

— Репетиция? — воскликнул изумленно Альберт Яковлевич. — Ты и пионерка, и артистка! А какая пьеса, какая роль? Надеюсь, что не «Сильва» и не «Прекрасная Елена?»

Мне стало обидно за Герту: француз задавал ей глупейшие вопросы. Недавно Юрий Михеевич начал готовить с ними к наступающей десятилетней годовщине Октябрьской революции инсценировку повести Бляхина «Красные дьяволята». Ни о какой «Сильве» у нас не было и речи.

Все мои сверстники любили и повесть Бляхина, и, пожалуй, еще больше двухсерийный фильм, снятый по ее сюжету. И Мишка-Следопыт, и Дунюша-Овод волновали меня и моих друзей куда сильнее, чем герои иностранных трюковых фильмов «Черный жокей» или «Человек без нервов» с участием Гарри Пиля, упитанного в серой кепке красавца.

Прежде чем распределить роли в инсценировке, Юрий Михеевич, как я помню, долго сморкался в голубой платок, затем выкурил три папиросы своей любимой марки «Сафо» (мы сидели все это время не шелохнувшись), затем оглядел подозрительно каждого… и наконец решился. Роль Мишки-Следопыта получил Глеб (я в этом, конечно, был уверен с самого начала); роль Дуняши-Овода — Герта (и это я тоже предвидел); Борису досталась роль китайца Ю-ю, а мне… бессловесного махновского есаула…

…Альберт Яковлевич вопросительно смотрел на Герту. Но за нее ответил Евгений Анатольевич:

— Генриетта играет в пьесе «Красные дьяволята». В бывшем особняке богачей Санниковых Советская власть открыла рабочий клуб. И Генриетта, и Георгий — члены детского драматического кружка при этом клубе.

— Не драматического кружка, дедушка, — обиженно поправила Герта, — а Студии революционного спектакля. Юрий Михеевич требует от нас точности в наименовании.

— Согласен, — добродушно усмехнулся Евгений Анатольевич, — Студия так студия…

Пока мы вели разговоры, ксендз, стоя у окна, не проявлял к гостям никакого интереса. Ему, видимо, все было безразлично.

Но тут я заметил, как его бледное лицо покрылось румянцем. На берегу Акульки появилась стройная девушка в белой матроске и высоких зашнурованных ботинках. Рядом с ней шел рыжий парень в гимнастерке и рассказывал что-то веселое. Ксендз со вздохом отвернулся от окна.

— А можно, пионеры, побывать у вас на репетиции? — спросил Альберт Яковлевич. — Я в детстве увлекался драматическим искусством.

— Нет, нет! — Герта сделала страшное лицо. — Юрий Михеевич вас не пустит.

— Не пустит? — переспросил Альберт Яковлевич. — Отчего же, пионерка, не пустит? Кто он, всесильный Юрий Михеевич?

— Юрий Михеевич — наш руководитель, — с гордостью пояснила Герта и стала рассказывать, почему посторонние не могут посещать репетиции Студии революционного спектакля.

То, о чем говорила сейчас Герта, я помнил. Было это весной. Тогда на черновую репетицию к нам ввалилась комиссия из Москвы. Юрий Михеевич, не прерывая репетиции, гневным жестом указал комиссии на дверь. Руководителя Студии революционного спектакля без объяснений вызвал к себе в кабинет заведующий клубом Матвеев, человек с седеющей бородкой, носивший детскую курточку с блестящими медными пуговицами, но поле битвы осталось за старым актером. Он ушел победителем и унес в кармане брюк трофей: ключ от зрительного зала.

— Когда нужно, — разъяснил Юрий Михеевич Матвееву, — открою в любую минуту дня и ночи. Но открываться зал станет отныне лишь для дела… Посторонних бездельников не пускал и не пущу. Зарубите это на своем носу, Валентин Степанович!

Правда, в клубе имелся еще один ключ от зала, но он хранился у истопника Женьки Бугримова. Юрий Михеевич на тот ключ не покушался.

— Смешно! — произнес Альберт Яковлевич, когда Герта рассказала ему о законах, установленных Юрием Михеевичем. — Смешно и страшно! Но в чужой монастырь со своим уставом не суйся — так, кажется, говорится в знаменитой русской пословице. Жаль, очень жаль, что я не смогу посмотреть вашей репетиции… Жаль!

— Пойдемте, дети, пойдемте! — заторопил нас Евгений Анатольевич, надевая черную касторовую шляпу. — Я подозреваю, что Тимофеич меня заждался…

Мы попрощались и направились вслед за Евгением Анатольевичем.

— Приходите, молодой человек! — заулыбалась опять пани Эвелина. — Будем рады… Вместе с Генриеттой приходите.

Я промычал в ответ что-то неопределенное.

— Дедушка, — спросила с нескрываемым любопытством Герта, когда мы отошли немного от дома ксендза, — что надо здесь управляющему концессией?