Ребята с Голубиной пади - [6]

Когда на другой день утром Левка подошел к гимназии, первое, что он увидел, был бюллетень газеты «Красное знамя», приклеенный на кирпичной стене школы. Кто-то, видно, пытался сорвать его, но он был так хорошо приклеен, что удалось сорвать только уголки. Левка уже читал бюллетень дома, но все же остановился и еще раз пробежал глазами сообщение о переходе власти в городе к Советам.

Слушая рассказы дедушки о захвате рабочими власти в Петрограде и в Москве, Левка ожидал сражений и во Владивостоке и втайне мечтал принять в них участие, а получилось все так просто и легко, без одного выстрела.

Возле гимназии Левку остановил сторож Иван Андреевич:

— Ну-ка, Орешек, расскажи, как там что получилось? Садись-ка вот сюда, в сторонку. Ты, наверное, везде побывал — и на вокзале и в порту.

Левка уселся рядом со сторожем на выщербленную ступеньку гимназического крыльца, не обращая внимания на косые взгляды проходивших мимо гимназистов.

— Так-так, — повторял старик, слушая подробный рассказ о вчерашних событиях.

А когда Левка, вздохнув, сказал, что больно легко все получилось, он покачал головой и возразил:

— Легко, говоришь? Ой, нет. Орешек, не легко этот день дался народу! Ведь сколько живут люди, такого дня еще не было. А сколько нашего брата полегло за этот день! Легкости тут, братец, мало, и как еще дело обернется

— неизвестно. Я вот тоже вчера митинговать ходил. И надо тебе сказать, что из всех этих разговоров видно, что господа не хотят добром дело решать. Будет еще драка, Орешек, ох, будет!.. И на мою и на твою долю хватит… Ну, ступай, ступай, скоро звонить буду.

Когда Левка вошел в гимназию, его поразила необычная тишина. Гимназисты тихо ходили парами или шептались, стоя группами возле окон. Когда мимо проходил Левка, они умолкали и провожали его недоброжелательными или любопытными взглядами.

В классе тоже было сравнительно тихо. Несколько скаутов, среди которых был и Корецкий, обступили кафедру. Левка увидел, что гимназисты подкладывают под площадку, на которой стояла кафедра учителя, пробки от пугача.

— Подкладывай под углы. Так, осторожней!.. — распоряжался Корецкий.

«Ведь первый урок Жирбеша», — подумал Левка, ничего не понимая, так как свои «шутки» скауты проделывали обычно над безобидным учителем каллиграфии. Жирбеша они боялись.

К Левке подошел Корецкий и сказал заискивающе:

— Как тебе нравится наш фугас?

— Разве сейчас каллиграфия? — спросил Левка, хмуря брови: он решил спасти учителя от этой злой шутки.

— Да нет, Жирбеш будет трепаться.

— Жирбеш?

— Ну конечно! Ты что, с луны упал?

— Он же твой дядя!

— Конечно, мой, а не твой, но этого требует справедливость. Мы решили, и все!

— За что?

— Хотя это не твое дело, но на этот раз скажу: он всех обозвал «поросячьим отродьем».

Левка засмеялся:

— Хоть раз правду сказал!

— Но ты не очень! Только попробуй нафискаль, голову оторвем и концы в воду.

— Фискалить я не буду, а фугас вы уберете.

— Ха-ха! Слышали, ребята? А почему, скажите, пожалуйста? Хочешь подлизаться?

— Потому, что это подлость! Ведь он учитель!

— Слыхали, как заговорил? — усмехнулся Корецкий. — Но это ненадолго. Скоро вам всем будет крышка.

— Когда еще будет, а вам уже крышка! — Левка шагнул к кафедре и прыгнул на площадку. По углам рванули пробки, класс наполнился вонючим дымом.

— Что он вмешивается, дай ему! — крикнул кто-то.

— Уж если вы раньше меня боялись тронуть, то теперь и вовсе не посмеете! Отошло ваше время, вот что! Убирайте пробки. Ну!..

Скауты посмотрели на Корецкого.

— Жирбеш! — крикнул дежурный, входя в класс.

Учитель географии пришел без журнала. Он, сморщившись, потянул носом, прошелся по классу, глядя в пол. Затем подошел к первым партам и сказал:

— Господа, по некоторым обстоятельствам, о которых вы, наверное, догадываетесь, я не могу оставаться в гимназии и временно оставляю ее. Надеюсь, господа, что, вернувшись, я встречу вас такими же благородными и честными молодыми людьми, защитниками порядка, установленного самим господом богом…

Жирбеш проговорил до самого звонка.

Вторым и последним уроком в этот день был латинский язык.

А после уроков Левка и Коля Воробьев без устали носились по городу: слушали ораторов на митингах, ходили в казармы к красногвардейцам. Левка подмечал перемены во всем. Теперь на улицах очень редко попадались мальчишки в скаутских костюмах. На Светланской в пестрой праздничной толпе было много рабочих и матросов. Все носили на груди огромные красные банты, называли друг друга еще непривычным, но уже дорогим словом «товарищ». Прежнее «господин» теперь звучало как брань. Это слово слышалось только в кварталах, где жили богачи, да возле ресторанов и кафе. Наблюдая жизнь города, Левка с Колей подмечали, что назревают какие-то большие события.

В порту появился японский броненосец, а за ним пришел английский крейсер. Броненосец и крейсер, словно голодные морские чудовища, жадно смотрели на белокаменный город.

На Вторую речку прибывали эшелоны с частями чехословацкого корпуса. Корпус состоял из чехов и словаков — бывших солдат и офицеров немецкой армии, которые не захотели воевать против русских и сдались в плен. Из них царское правительство создало большое воинское соединение — корпус — и хотело направить его на фронт против немцев. Но война окончилась, и Советское правительство разрешило военнопленным возвратиться на родину через Владивосток.