Любовь побеждает всё. Это то, что сейчас ему было твердить проще и охотнее всего. Радость то какая от этой фразы. Во имя любви можно и нужно всё. Всё делать, или всё бросит, если это любовь.
А у него любовь. Иначе и быть не могло, любовь.
Подъезд, в котором Он получал небольшой бумажный фантик с твёрдым содержимым внутри, был ужасен. Слово, какое то обтекаемое "Ужасен", всё равно, что ничего не сказать.
Подъезд был грязен и сер как всегда. У входа туда его встретили две крысы, при его шагах они нервно сдвинулись с места, но не исчезли. Антон остановился, шшыкнул на них и ногой топнул, они же его не боялись, сидели себе смирно смотрели на него, а он нервно прошёл мимо них, они так и продолжали сидеть там, где сидели.
Когда Антон поднялся до первого этажа, в подъезд вошёл человек, быстрый, сильный, уверенный, шёл видать хорошим, твёрдым шагом, крысы юркнули в подвал тут же. И Антон понял всё без слов: В их глазах он был ничтожеством. Их не проведёшь. Вот прошёл человек сильный и настоящий, и крысы тут же убежали, будто их и не было.
Человек хлопнул дверью выше на несколько этажей, после стало тихо. Можно было звонить, и он позвонил. Несколько мгновений, чтобы отвлечься от ненависти к себе, по рассуждать с собой об ужасном подъезде. Свет тускл, а так подъезд обычен. Вот в таких обычных подъездах подыхают тысячи и миллионы таки же, как он, которые, как он, может быть говорили себе, что попробуют один раз, потом всё вернётся на круги своя, как он они думали, что марка это не то, на что можно подсесть. Откуда они знали, что бывает такое. И как Антон объяснил бы своей богине, что это не честно подсаживать его на наркоту, ведь доктор Хоффман этого не описал в книжке о своём изобретении,
Что там только про всякие изменения ощущений, образы, картинки… но не про женщину, в которую можно влюбиться…Будто не мир уменьшился. Будто взяли, накрыли крышкой бака от белья его в этом мире, что небо теперь стало – крышка, рукой дотянутся можно, а над ней есть мир, но тут видно ему только крышку.Вот там и живи.
И таких миллионы, которые в итоге подсели. И рука одного из этих миллионов открыла ему дверь, протянула этот самый бумажный фантик, забрала четыре сторублёвые бумажки. Лица на этом самого одного из миллионов не было, было что то похожее на резиновую физиономию. И лицо Антона становилось сейчас, пока он стоял в подъезде, похожим на лица этих миллионов. Миллионов бывших людей.
Потом был путь домой.
Бессонная ночь. Когда было очень страшно и было очень хорошо. И всё таки хорошо было больше. Хорошо от того, что он скоро её увидит. Как будто завтра свидание, завтра он в 11 утра встречается с ней у метро. Вернее нет, она, конечно же живёт в 14 квартире, в квартире напротив, он просто позвонит ей в 11 утра, она просила зайти к ней в это время.
Тысячи, тысячи бессчётных тонких, неуязвимых, как муравьи, проволок впиваются в тельце голенького мальчика. Они хорошо проникают.Она в каждом кубическом миллиметре. они знакомы с каждым нервом, они шампур каждой клеточки. А какова боль при этом? Нука, мальчик мой, расскажи мне, любителю изнываний, свою боль. Ведь я резал себя, я бился, меня били, но расскажи, как: каждая клеточка испытывает боль, мозгу шлёт сигнал, он суммиурет и что!
была намного сильнее страха и уже имевшейся боли за своё обречённое будущее.
Мечта выше, потому что имеет крылья, это избитая, уже никто и не помнит, где встречалась эта фраза, типа, что мечта имеет крылья, не важно, важно, что в его сознании эта фраза теперь имела чёткий, ясный как свет утренний смысл.
С утра отец ушёл, вся неделя у них была отдана на хождения по родственникам и друзьям.
А мать не уходила. Что-то искала, что-то пыталась, может только искать. Не отпускал её это что-то от сына. Не давало ступить за порог, но «что то» это было не явное и сказать что прячет её сын под подушкой не могла. А он прятал этот фантик и с твёрдой начинкой и делал это радостно. Радостно сжимал. Как сжимают билет на курорт, как сжимают телефон, на который только что пришло сообщение, в котором слова "Я тебя люблю" от того, кому ты сам писал это вчера.
Так же сжимают абсолютно все предметы, которые несут счастье. Светлое счастье. День был тоже светел. Ярок. Утром, первее всех, Антона коснулся именно он. Луч. Белым – бело, на улице, благодать… То самое Зимнее Утро из Пушкинского стиха. Он встал радостный. И мать, видя сына в трусах, бойкого, бегущего в душ, радовалась вместе с ним. Улыбаться стала, как только он, встав, улыбнулся сам, первый…
Радовалась мать, но не уходила из дома. Хорошо ей было, но не могла она, и всё, супить за порог… Мать не чувствует боли сына, мать чувствует. когда КАЖДАЯ клеточка болит в нём.
Вышел Антон весь мокрый, когда мать из дома уже ушла. Ей позвонили и заторопили, она в сердцах и выскочила. Шла и весь день, потом ходила с неспокойным сердцем, но Антон этого не знал. Это было некое утекание всего честного и святого. Вдруг, внезампное исчезновение, как всегда, обещавших быть всегда рядом, лиц. Она ушла.
Достал свёрток и довольно быстро схрумкал марку, бумажку пихнул в карман.
