Реальность 7.11 - [103]

Шрифт
Интервал

— Когда?! — завопил я в ответ. Эхо моего крика пролетело сквозь покосившуюся входную дверь и раскатилось по лестничной клетке. Я поёжился и понизил голос.

— Когда Изменение?

— Скоро! — повторил этот долдон. — Начнётся вот-вот! Но это не главное, что я долж… — Новый треск в трубке не дал ему закончить фразу. — Послуш… Я тоже ограничен по времени, так что не перебивай больше.

Он заговорил быстро-быстро, периодически пропадая, я улавливал только отдельные слова:

— То, что ты слышал, не галлюцинация! Не волнуйся об этом… видимый ЗоНеР… реалом… защита от дураков… просто слепок с настоящ… — И, напоследок, чётко и громко:

— Туда ещё можно прорваться.

Это была абракадабра, смесь обрывочных фраз, но его напор пробил стену моего безразличия.

— Что от меня требуется? — сказал я.

— Возвращайся. Быстро. И запомни: ни в коем случ… фидмана!

— Что? — в нетерпении я опять повысил голос. — Не терять Афидмана?

С той стороны послышался громкий неприятный щелчок, собеседник буркнул непонятное, и связь прервалась. После нескольких коротких гудков трубка умолкла. Я озадаченно потряс её, пошевелил телефон — по линолеуму заелозил оторванный провод. У меня в руке был только мёртвый кусок дешёвого пластика.

Я вернулся в бабушкину комнату — там было светлее, чем в остальных частях дома. Наклонился к огу: тот лежал в прежней позе и беззвучно дышал, на шее пульсировала жилка. Я присел на край кровати и крепко задумался. Последнее услышанное слово звучало как «потеряй!» Так мне, во всяком случае, показалось. Должен ли я был «потерять» Афидмана в ЗоНеРе? И не оправдываю ли я этим призывом собственное нежелание возиться с огом? Я не отследил, с какого момента это началось, но его безволие меня бесило. Мысль о том, что придётся тащить его на своём горбу всю обратную дорогу до города, вызывала во мне только протест. Наверное, я чересчур много вытерпел из-за него.

Додумав до этого места, я сказал себе: «нет, я не хочу закончить так же, как Рем». Надо было двигаться — с огом или без. Придётся топать пешком по темноте. Впрочем, весенние ночи не бывают совершенно тёмными. Я встал, мысленно взвешивая свои шансы, и тут за окном проревел мотор.

Снаружи было светлее, чем я думал, а должно было стать ещё светлее, потому что вдоль шоссе, уходящего в сторону Таблицы, один за другим загорались фонари. Они выстроились цепочкой, как придворные на пути у короля. Под ближайшим из них стоял мотоцикл. Его хозяин курил, нервно поглядывая по сторонам. Из коляски мотоцикла торчали верхушки каких-то растений.

Я затравленно оглядел комнату. Зачем-то метнулся к огу, раскрыл рот, чтобы позвать его, однако в последний момент передумал. Пока я не переговорю с мотоциклистом, нет смысла его тревожить. Я ещё раз ткнулся носом в стекло, проверяя, не привиделся ли мне человек на улице, — и, обогнув изножье кровати, трусцой поспешил к выходу из квартиры. Никто не ждал меня на лестнице, никто не караулил в тенях у подъезда. Путь был печален и чист. Я спешил к шоссе, и посвежевший ветер мягко, но настойчиво подталкивал меня в спину.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.