Разыскиваются полицией - [78]

А в доме Гейл сняла со стоящего перед диваном грубо сколоченного дубового столика небольшую вазу. Столик мог бы называться кофейным, если бы не его основательность. Гейл сжала вазу в ладонях. Она была белой с бледно-лиловым налетом, а внутри — темно-лиловой. До обжига и окончательной отделки на внешнюю поверхность нанесли миниатюрным инструментом искусный рисунок.

— Сандра сделала, — объяснила Мишелл. — Назвала ее «Ваза, полная воздуха». Завоевала второе место на ярмарке.

— Сколько Сандре лет?

— На первом курсе в Райсе.[39] Но эту вазу закончила, когда училась в школе. А наш сын Райан в предпоследнем классе. Летом работает в спортивном лагере. Сандра уехала в Париж. Такая же любительница всего французского, как ее дед. — Мишелл вздохнула. — Когда мы только приехали сюда, я боялась, что наши дети вырастут ковбоями. Но, слава Богу, пронесло.

Гейл кивнула:

— Рада за вас. — Она действительно испытала это чувство. Рада, что они вышли невредимыми из безумств юности. Не попались и, судя по всему, легко отделались.

Мишелл посерьезнела, посмотрела на Гейл, и что-то переменилось в выражении ее лица.

— Я так переживаю из-за того, что с тобой случилось. — Она перестала крутить волосы, поставила стакан на стол и подалась вперед. — Я не знала, как сказать об этом. — Мишелл кивнула в сторону двери. — Но хочу, чтобы ты помнила: я… мы все… Ужасно, ужасно! Мы себя чувствовали абсолютно беспомощными…

Гейл сделала глоток, опустила стакан и аккуратно промокнула каплю в уголке губ.

— Все в порядке.

— Наверное. Я оглядываюсь назад и вспоминаю, какими мы были. Не сомневались в своей правоте, считали чрезвычайно важным то, чем занимались, полагали, что все вокруг окончательно рушится, знали ответы на все вопросы и возомнили себя людьми, которые изменят мир, сделают его лучше. Все эти бредни о готовности отдать жизнь за то, во что верим… — Мишелл печально покачала головой. — Революция, да и только.

Послышался звук мотора, к дому подъехала машина, и через несколько мгновений в дверь, похрустывая пакетами с продуктами, вошел Крис.

— Дорогая, ты дома?

— Да.

— Я привез сюрприз.

Крис поставил пакеты на отделяющий кухню от гостиной длинный стол. Увидел Гейл, и на его узком лице появилась улыбка. Он оказался выше, чем у нее сохранилось в памяти, в джинсах и синей джинсовой рубашке. Видимо, Крис еще не закончил расти, когда они были знакомы. А теперь достиг отметки шесть футов.

— Давненько не виделись! — Он чмокнул Гейл в щеку. — Как прошло пребывание в гостинице Гадеса?[40] — Он по-прежнему улыбался и говорил непринужденным тоном.

Гейл рассмеялась, радуясь, что этот человек сохранил в себе отличавшую его во всех ситуациях кипучую энергию. Вернулась Дайана, босая, с ботинками в руках.

— Ну вот, — продолжил Крис, — узнаешь этого незнакомца?

В комнате появился кто-то еще.

— Еще бы, — ответила Гейл, но не поднялась поздороваться, не протянула приветственно руки.

Она застыла. Онемела. Перед ней стоял он, пытался улыбнуться и в то же время, терзаясь неизвестностью, сдерживался. Каштановые волосы коротко подстрижены, былая неаккуратная поросль на подбородке превратилась в ухоженную бородку. Он явно возмужал — грудь и руки под серой майкой бугрились мускулами. Настолько стал солиднее, что Гейл не узнала бы в нем прежнего худощавого радикала с безумными патлами и огнем в глазах. Пламя сохранилось, но находилось под строгим контролем.

— Том, — промолвила Гейл.

Он улыбнулся и шагнул к ней. Поднял с дивана, прижал к себе. Очень нежно. Так нежно, словно боялся, что она вот-вот исчезнет, а в его объятиях останется лишь воздух. Ласково гладил и целовал в глаза.

Гейл ощутила его руки — здесь, сейчас, в действительности, после стольких лет в тюрьме, когда она мечтала о нем. И обвила его шею руками, желая убедиться, что это на самом деле он. Гейл не ожидала от себя такого — думала, что после стольких лет молчания испытает просто холодное любопытство: ей интересно узнать, что побудило этого человека исчезнуть из ее жизни. Когда к коленям Гейл вернулась сила и она смогла самостоятельно стоять, ее руки скользнули по плечам Тома и она уронила голову ему на грудь, будто прислушиваясь к биению его сердца. Она не понимала, что это за чувство, но ей хотелось, чтобы оно продлилось дольше, хотелось не сходить с места и долго-долго его обнимать. И чтобы он обнимал ее.

— Не предполагал, что мы дождемся этого дня, — прошептал Том.

Дайана из-за стола с продовольственными пакетами наблюдала, как Мишелл приложила палец к подрагивающим губам — она едва не расплакалась. А Крис счастливо улыбался, радуясь, что послужил орудием этого воссоединения. Затем Том отодвинулся, и Дайана получила возможность рассмотреть лицо своей сокамерницы. Она сообразила, что те трое видели то, что ожидали увидеть: трогательное свидание двух давно разлученных любовников. Но Дайана догадалась: происходило нечто иное. Она заметила на лице Гейл недоверие и одновременно желание сыграть ту роль, которую ждали от нее друзья. Но она не справлялась с этой ролью. Гейл даже не знала этого мужчину, и у Дайаны возникло ощущение, что у нее не появилось желания с ним заново познакомиться. Слишком сильна была боль. Слишком много лет между ними сохранялось молчание. Дайане захотелось встать между Гейл и Томом, ошпарить его взглядом и спросить: какого черта он лезет в жизнь этой женщины, если так долго держался от нее в стороне? Но Дайана молчала — стояла, наполовину скрывшись за столом с продуктовыми пакетами, и желала одного: чтобы Крис стер с лица идиотскую улыбку и проникся реальностью происходящего. Вероятно, этот малый и тянул на профессора каких-то там наук, но, по мнению Дайаны, был совершеннейшим болваном. Крис сказал: