Развязка - [25]

Всмотревшись внимательнее, я нахожу целый ряд таких причин.

Первым несчастьем моей жизни является её краткость. Что значили бы для меня эти пять или восемь лет, лучшие годы моей молодости, если бы жизнь продолжалась для меня век, два века, тысячелетие, вечность?

Но смерть стоит у порога и сторожит свои жертвы как хищник добычу.

Что скрывается за её завесой? Небытие или мука? Неизвестность страшит меня не менее ожидания самых страшных мук, ибо высшая творческая сила вложила в меня непреодолимую привязанность к этому эфемерному существованию, которое зовётся жизнью.

Чем же оправдывается эта привязанность для меня, а не для целей власти творчества?

Есть ли что-нибудь в содержании этих немногих лет, что делает их столь привлекательными для меня?

Я брошен в бездне пространства, среди бесчисленных миров, на маленьком осколке сгустившейся материи, называемой землёю.

Мне доступна только поверхность этого осколка, мне известна только ничтожная часть этой поверхности. Я окружён тайнами извне и изнутри, одинаково великими и бесконечными, и в атоме вещества, и в движениях небесных звёзд.

Высшие силы вложили в меня, неизвестно зачем, страстное стремление к их познанию, но средств к его удовлетворению у меня нет. Ограниченному моему уму доступны только призраки, мнимые тени истины. Веку, в котором я живу, известны лишь жалкие крохи знания, мне же знакомы лишь немногие ничтожные пылинки этих жалких крох. Невежество, затоптанное во прахе, есть удел, в котором я родился, и в котором я умру.

В чём состоит повседневное проявление моей жизни? Высшая сила дала мне плоть и вложила в неё несколько потребностей, низменных и элементарных, ровняющих меня с самыми грубыми скотами, к чьей семье я принадлежу.

Для того, чтобы я слепо следовал указанным мне путям, в начале каждой потребности поставлено алчущее желание, а в конце -- простая и сильная приманка. Удовлетворение потребности угашает соблазн и оставляет по себе пресыщение и тупую тоску. В непрерывных желаниях и удовлетворениях этих грубых потребностей состоит моя жизнь.

Мало того. Внешний мир устроен совсем не так, чтобы эти первобытные желания удовлетворялись легко. Для того, чтобы достигать своих грубых целей, я должен бороться, истощать свою телесную силу, напрягать изворотливость моего ума для того, чтобы вырвать у скупой природы средства для погашения своих желаний. Жизнь моя состоит из истощающих усилий этой борьбы, а также из мучительной жажды тех желаний, которые осуждены оставаться без удовлетворения. На стезе этой борьбы, я встречаюсь каждый день с опасностями, и на дне каждой таится худший враг -- уничтожение, которое может наступить непредвиденно, каждую минуту, и урезать даже жалкую меру времени, уделённую высшей силой мне или моим товарищам.

Я сказал: "моим товарищам", ибо я создан не один. Рядом со мною высшая сила создала неисчислимую и многообразную толпу тварей, подобных мне и чувствующих и страдающих как я. Несмотря на братство скорби и унижения, соединяющее их, все они, собравшись на арене слишком тесной, ведут между собой непрерывную и ожесточённую войну, терзают, убивают и поедают друг друга, равные истребляют равных, и сильные -- слабых. Война эта ярче и ужаснее всего, ибо в ней уже не мёртвая природа, а сама жизнь убивает жизнь. Всё пространство земли, наполненное жизнью, наполнено войной; по мнению многих, война составляет сущность добра и прогресса, она обусловливает все высшие процессы жизни, даже вырабатывает наиболее тонкие и действительные орудия для успеха. Я тоже участвую в этой войне, истребляю ежедневно для своего существования другие живые существа, питаю кровь свою чужой кровью и плоть свою чужой плотью, стараюсь преуспевать в этой войне и горжусь своими успехами как доблестью.

С существами, более других подобными мне, т. е. с людьми, мои отношения основаны на той же безжалостной и необходимой войне, с той разницей, что я не стремлюсь превратить их непосредственно в трупы, ибо я не питаюсь их плотью, как это делают многие племена подобных мне людей. Я предпочитаю тем или иным путём, обманом или обменом, порабощать их своей воле, для того, чтобы они делились со мной плодами своих преступлений над другими тварями. Если они при этом будут страдать от неудовлетворения своих телесных желаний, тем хуже для них.

Таковы мои отношения ко всем иным живым существам, однако, так как я сознаю, что их желания и страдания в главных чертах подобны моим, то я, до известной степени, способен проникаться этими страданиями, так что вид их или мысленное представление может рождать во мне слабый отзвук страдания, как бы принадлежащего мне самому. Обыкновенно, это бывает после того, как мои личные желания удовлетворены, как будто для того, чтобы дать новое занятие великой способности общего страдания, на минуту задремавшего в моей душе.

Далее высшая сила вложила в меня способность различения добра и зла, благородства и низости, добродетели и греха.

При свете этой способности, все действия, наполняющие и созидающие мою жизнь, являются чёрными и нечистыми. Поэтому она находится в противоречии со всем строем жизни, как моей, так и всемирной. Она рисует мне зато идеал такого мирового устройства, при котором всеобщая война была бы уничтожена, и страдание сделалось несуществующим или значительно уменьшенным. Идеал этот так широк, что мой слабый ум не может воссоздать даже главные черты его; но и то смутное представление, которое живёт во мне, наполняет моё сердце мечтательным восторгом и заставляет его биться сильнее.