Развести костер - [8]

So long as he walked four miles an hour, he pumped that blood, willy-nilly, to the surface; but now it ebbed away and sank down into the recesses of his body.	Пока он делал четыре мили в час, кровь волей-неволей приливала к конечностям, но теперь она отхлынула, ушла в тайники его тела.
The extremities were the first to feel its absence.	Пальцы рук и ног первые почувствовали отлив крови.
His wet feet froze the faster, and his exposed fingers numbed the faster, though they had not yet begun to freeze.	Мокрые ноги коченели все сильнее, пальцы оголенных рук все сильнее мерзли, хотя он еще мог двигать ими.
Nose and cheeks were already freezing, while the skin of all his body chilled as it lost its blood.	Нос и щеки уже мертвели, и по всему телу, не согреваемому кровью, ползли мурашки.
But he was safe.	Но он спасен.
Toes and nose and cheeks would be only touched by the frost, for the fire was beginning to burn with strength.	Пальцы ног, щеки и нос будут только обморожены, ибо костер разгорается все ярче.
He was feeding it with twigs the size of his finger.	Теперь он подбрасывал ветки толщиной с палец.
In another minute he would be able to feed it with branches the size of his wrist, and then he could remove his wet foot-gear, and, while it dried, he could keep his naked feet warm by the fire, rubbing them at first, of course, with snow.	Еще минута, и уже можно будет класть сучья толщиной с запястье, и тогда он скинет мокрую обувь и, пока она будет сохнуть, отогреет ноги у костра, после того, конечно, как разотрет их снегом.
The fire was a success.	Костер удался на славу.
He was safe.	Он спасен.
He remembered the advice of the old-timer on Sulphur Creek, and smiled.	Он вспомнил советы старика на Серном ручье и улыбнулся.
The old-timer had been very serious in laying down the law that no man must travel alone in the Klondike after fifty below.	Как упрямо он уверял, что никто не должен один пускаться в путь по Клондайку, если мороз сильнее пятидесяти градусов.
Well, here he was; he had had the accident; he was alone; and he had saved himself.	И что же? Лед под ним проломился, он совсем один и все-таки спасся.
Those old-timers were rather womanish, some of them, he thought.	Эти бывалые старики, подумал он, частенько трусливы, как бабы.
All a man had to do was to keep his head, and he was all right.	Нужно только не терять головы, и все будет в порядке.
Any man who was a man could travel alone.	Настоящий мужчина всегда справится один.
But it was surprising, the rapidity with which his cheeks and nose were freezing.	Но странно, что щеки и нос так быстро мертвеют.
And he had not thought his fingers could go lifeless in so short a time.	И он никак не думал, что руки подведут его.
Lifeless they were, for he could scarcely make them move together to grip a twig, and they seemed remote from his body and from him.	Он едва шевелил пальцами, с большим трудом удерживая в них сучья, и ему казалось, что руки где-то очень далеко от него и не принадлежат его телу.

When he touched a twig, he had to look and see whether or not he had hold of it.	Когда он дотрагивался до сучка, ему приходилось смотреть на руку, чтобы убедиться, что он действительно подобрал его.
The wires were pretty well down between him and his finger-ends.	Связь между ним и кончиками его пальцев была прервана.
All of which counted for little.	Но все это неважно.
There was the fire, snapping and crackling and promising life with every dancing flame.	Перед ним костер, он шипит и потрескивает, и каждый пляшущий язычок сулит жизнь.
He started to untie his moccasins.	Он принялся развязывать мокасины.
They were coated with ice; the thick German socks were like sheaths of iron half-way to the knees; and the mocassin strings were like rods of steel all twisted and knotted as by some conflagration.	Они покрылись ледяной коркой, толстые шерстяные носки, словно железные ножницы, сжимали икры, а завязки мокасин походили на клубок побывавших в огне, исковерканных стальных прутьев.
For a moment he tugged with his numbed fingers, then, realizing the folly of it, he drew his sheath-knife.	С минуту он дергал их онемевшими пальцами, потом, поняв, что это бессмысленно, вытащил нож.
But before he could cut the strings, it happened.	Но он не успел перерезать завязки - беда случилась раньше.
It was his own fault or, rather, his mistake.	Это была его вина, вернее, его оплошность.
He should not have built the fire under the spruce tree.	Напрасно он разложил костер под елью.
He should have built it in the open.	Следовало разложить его на открытом месте.
But it had been easier to pull the twigs from the brush and drop them directly on the fire.	Правда, так было удобнее вытаскивать хворост из кустарника и прямо класть в огонь.
Now the tree under which he had done this carried a weight of snow on its boughs.	Но на ветках ели, под которой он сидел, скопилось много снегу.
No wind had blown for weeks, and each bough was fully freighted.	Ветра не было очень давно, и на вершине дерева лежал снег.
Each time he had pulled a twig he had communicated a slight agitation to the tree-an imperceptible agitation, so far as he was concerned, but an agitation sufficient to bring about the disaster.