Разведенные мосты - [3]

— О находках говорить не люблю: сглазить можно. Давайте спать.

Он повернулся к стене, и мы скоро уснули.

Ночью я, к своему удивлению, не замёрз, а сосед мне сообщил:

— В комнате четыре градуса. Нормально.

Закрыл балкон, и в комнате как-то сразу стало теплее. Я не чихал, не кашлял, и нос мой не заложило. Обрадовался и пошёл в ванную умываться. А здесь и совсем было тепло.

Так начинался мой отдых.

До завтрака оставался ещё час, а в комнату с шумом и смехом вошла Ольга Леопольдовна. Принесла лыжи, лыжные ботинки и даже спортивный костюм. Объявила:

— Будем кататься каждый день!

После завтрака пошли на лыжах. Ольга сказала:

— Вон лесок. Обойдём его и вернёмся. Это немного, километров пятнадцать.

Ольга была с подругой, а мы с Георгием. Он показал мне на стайку ребят и на лыжника в белой вязаной шапочке. Тот стоял впереди и, подавая знак ребятам, крикнул:

— Ну, пошли. Не отставать!

Ольга мне сказала:

— Мы тоже пойдём с ними, а вы — можете не торопиться. Идите в своё удовольствие.

Георгий ничего не сказал, а ловко развернулся и покатил по своей дорожке в сторону от леса. Скоро я остался один и был доволен, что могу идти «в своё удовольствие». Ребята с первых же минут ушли вперед и пунктирной цепочкой поспешали за своим вожаком. А вожак набирал скорость и заметно от них отрывался. Широко и размашисто скользил он на своих пластиковых лыжах. Белая шапочка, точно футбольный мяч, летела на фоне тёмных елей. Я вспомнил, как говорил мне Георгий о шестидесятилетнем лыжнике. Потом я узнал, что это действительно был он, профессор Иван Кузьмич Трофимов, заведовавший кафедрой в университете. Недавно он оформил пенсию, но, как и раньше, много читал лекций, продолжал руководить кафедрой. И на общественных началах тренировал лыжный студенческий отряд.

Я никуда не торопился, шёл медленно и любовался человеком, который, казалось, победил возраст и демонстрировал ребятам свою удалую силу. Мне было радостно сознавать, что профессор находится примерно в моём возрасте и не только не сдаётся, но и продолжает лидировать на лыжне. Это был момент, когда я словно бы очнулся и, как прежде, ощутил в себе жажду жизни и бодрость духа.

Вечером отдыхающие гуляли. Ольга Леопольдовна заходила за мной, но я сказал:

— У меня есть дело. Я поработаю.

Однако передумал и пошёл за ней, а она, как я потом убедился, всегда находилась в центре какого-нибудь кружка, и голос её забивал все другие голоса. И на этот раз она о чём-то рассказывала, и я приблизился к ним, но затем стал отставать и следовал за ними на некотором расстоянии. Так же особняком шла и её подруга Регина, эффектно одетая дама, живая и подвижная, но здесь ни к кому не проявлявшая интереса. В дорогой норковой шубке, в кокетливой меховой шапочке она вначале, как бабочка, перелетала от одного кружка к другому, но нигде не задерживалась и в задумчивости шла одна, а то подходила ко мне. Я тоже никого не знал из университетских и потому держался в сторонке. Олина подруга, подойдя ко мне, коротко и остроумно комментировала разговоры учёных. Чаще всего доставалось её подруге:

— Ольга меня умиляет: болота, болота! Она всех перепачкала в своих болотах. Надо же себе выбрать такую профессию: на всю жизнь залезть в болота! Ну, ладно — залезла в них и сиди, как лягушка. Изредка квакнула — и опять сиди. Так нет же, она о них трезвонит на всех углах.

Я пытался возражать:

— Ольга Леопольдовна показывала нам слайды и фильм о болотах, нам было очень интересно. В болотах кипит богатая жизнь: там птицы, бабочки, квакают лягушки, плавают и ползают миллионы тварей.

— Вот именно! Квакают лягушки, ползают твари. Тьфу, гадость!..

— Для кого-то гадость, а она находит там много красоты и романтики. Всё интересное она ловит в объектив фотоаппарата, кинокамеры — у неё большая коллекция слайдов и фильмов. Она умеет видеть то, что не замечают другие. Крупным планом представит вам глаза тритончика, усики водяного жука. Нет, её болота — это не те трясины, о которых вы говорите. Её болота одухотворены, они играют важную роль в природном круговороте.

— Вы, я вижу, заразились этой химерой. Что до меня, то я и слышать не хочу её поэтические фантазии. И этих… университетских говорунов я не люблю. Они всё время будто стоят на кафедре и читают лекции. Словоговорение — их профессия. Я служитель искусства, много лет работала ассистентом режиссёра. На сцене человек живёт, там его характер, драма его жизни, его судьба. Если ты настоящий режиссер, ты должен всё это видеть. Все мои шефы были настоящие режиссёры: Костецкий, Мангерошвили, Брайман. Они русского человека видели насквозь. Наша стихия: много дела и мало слов. А от Ольги я устаю. Как это вы с ней дружите? Говорят, она бывает у вас на даче. Господи, это же сплошные разговоры! И всё об одном: университетская жизнь. Кто кого оклеветал, кто кому подставил ножку. Я приду к ней на час и ухожу с больной головой. Нет-нет, говорунов не люблю. И вам не советую с ними сближаться. Они весь отпуск отравят. Вам нужно посмотреть на лес, на небо — помолчать, подумать, а они говорят.

Пытаюсь ей возразить, но она диалога не предполагает, её стихия — монолог. Она хоть и осуждает говорунов, но сама не умолкает и на минуту.