Разведчики - [34]

Я в училище уехал с фронта с медалью и с орденом Отечественной войны 2-й степени на гимнастерке. Потом в Ветлуге, в училище, мне вручают второй орден Отечественной войны, который не успели вручить на фронте. Через год, после того как училище перевели в Проскуров, мне вручают перед строем курсантов еще одну медаль «За отвагу».

Борис Курник, 2000-е годы

У нас в разведке многие ребята хотели заслужить орден Славы, и я был в июле 1944 года представлен к Славе 3-й степени, но так и не знаю, подписан ли был указ на меня или нет. Этого ордена я не получил.

Допустим, ваша группа уже прошла в немецкий тыл через линию фронта, но нет никакой возможности взять «языка» или, скажем, доставить живым уже взятого пленного через передовую линию. Как поступали в таких случаях?

Разведчики всегда действуют по обстановке. Если нет возможности взять живого «языка», старались хотя бы кого-нибудь убрать, чтобы добыть с трупов немецкие документы, солдатские книжки. Один случай мне хорошо запомнился. Группа немцев строила блиндаж. Мы подобрались к ним незаметно, всех перебили из автоматов, забрали с убитых документы, оружие, какие-то трофеи: губные гармошки, часы, на лету похватали немецкое пойло и еду, которая там была, и без потерь отошли к себе.

Специальные или какие-то неординарные задания поручались полковым разведчикам?

Не знаю, какие задания вы подразумеваете под специальными или особыми, но одно необычное задание мне запомнилось. Мне и еще двум разведчикам было поручено вывести из окружения командира танковой бригады полковника Бабаджаняна. А там кругом сплошные леса и болота. Мы сели на броню танка «Т-34», в котором находился полковник, и смогли удачно выйти из окружения к своим. Вроде бы короткий эпизод войны, но эта история имеет свое продолжение.

Прошло после войны чуть больше десяти лет, и генерал Бабаджанян, уже командующий Одесским ВО, случайно проходя мимо меня, простого капитана, моментально меня узнал. Бабаджанян спросил, что я делаю в Одессе, как идет моя служба и нуждаюсь ли я в какой-либо помощи. Я сказал командующему, что направлен в ОВО из Германии для дальнейшего прохождения службы, прибыл с семьей на новое место, а жить нам негде. Бабаджанян приказал прийти к нему в штаб округа, где в своем кабинете принял меня и распорядился, чтобы мне с семьей выделили комнату в гостинице для комсостава. Сказал, что все время помнит, как мы, разведчики, его тогда выручили.

В Вашей части в полковой разведке шел учет «языков», взятых лично и в группе?

Да. У меня было засчитано девять «языков» на личном счету. Кроме того, шел учет поисков, в которых каждый разведчик принял участие.

Как складывались отношения между разведчиками взвода, половина из «комсомольцев-добровольцев», вторая половина из бывших уголовников-штрафников. Люди с разным прошлым, но все фактически без будущего, с заранее предопределенной фронтовой судьбой. Конфликты были во взводе?

Нет. Отношения между разведчиками были братскими. Все мы были, как я уже сказал, – товарищами по несчастью. Был, конечно, свой определенный блатной колорит, обусловленный таким личным составом. На отдыхе мы пили, играли в карты на трофеи, в «очко» и в буру, на кон ставились портсигары, часы, кольца, пистолеты и прочий трофейный хлам.

Разведку кормили офицерским пайком, каждый день давали по 100–200 граммов спирта, а не водки, да еще зимой нам перед каждым поиском полагались наркомовские.

Кроме того, у нас в разведвзводе всегда были свои солидные запасы спирта, так что в войну пить стаканами, при этом внешне не пьянея, меня «блатные» научили здорово. По сравнению с другими полковыми подразделениями разведчики обладали относительной свободой.

Отношение к евреям во взводе было нормальным, кроме меня в полковой разведке было еще два еврея, погибших впоследствии в разведпоисках, но каких-либо антисемитских высказываний или злобных выпадов в наш адрес не было. Одного из евреев взвода, которого звали Яков, все бандиты называли только Янкелем, но опять же без злобы или подлого подтекста.

Как попали в военное училище?

В конце лета 1944 года меня вызвали в штаб полка, и начштаба сказал:»Пришла разнарядка на одного кандидата в военное училище. Ты подходишь по всем требованиям. Поедешь?» Я наотрез отказался, заявил, что не хочу быть офицером.

Тогда в штаб вызвали моего командира Лазарева, чтобы он на меня повлиял.

Лазарев отвел меня в сторону и произнес: «Поезжай… Ты же знаешь, скольких мы уже потеряли… Может, война скоро кончится… Хоть живым останешься…»

После того как я дал согласие, мне в штабе выписали проездные литерные документы, дали боевую характеристику, я простился с товарищами, добрался до Тулы, где был сборный пункт для будущих курсантов, и оттуда мы поехали жить, отбыли в тыл на учебу в Ветлугу, во 2-е Горьковское танковое училище. Нам объявили, что срок нашего обучения 1 год, но наша учеба продлилась до марта 1947 года, и за этот период училище дважды передислоцировали с места на место. Выпуск состоялся уже в Проскурове.

Выпускникам, бывшим фронтовикам, предложили выбор – служить дальше в армии или демобилизоваться по желанию. Я ушел в запас, но через два года меня военкомат в Днепродзержинске стал доставать повестками, и когда я, вернувшись из командировки, в Днепродзержинск явился, чтобы выяснить, в чем дело, то в военкомате меня обрадовали, объявили, что я снова призываюсь в армию.