Разве бывают такие груши (рассказы) - [4]

Он читает все, что попадается под руку, что заносят сослуживцы, читает в рабочее время, и в один прекрасный день его оттаскивают от "Черной металлургии" и с позором ведут к начальству. Ему грозят: "Мы можем очень быстро вас уволить", и он поспешно кивает, соглашаясь, потому что как можно скорее желает узнать, сумеют ли забойщики дать полторы тысячи процентов. Когда жена собирает чемоданы и заявляет: "Прощай, я ухожу к другому!", он, на секунду отрываясь от "Анатомии одного развода", умоляет: "Подожди, мне тут осталось три страницы".

Жена хлопает дверью, и "Десять лет спустя" сменяет "Двадцать лет спустя", он стареет и, сделав вывод, что интересней, чем на самом деле никому не выдумать, увлекается мемуарами и дотягивает до пенсии. На склоне лет он ходит по поликлиникам заказывать очки и, пристрастившись к сан. листкам и противогриппозным памяткам, читает популярно-медицинскую литературу. Приходит день, и из его ослабевших рук выпадает "Профилактика холеры на Востоке", и несколько дальних родственников разжимают окоченевшие пальцы. А когда на кладбище мимо него кому-то другому понесут роскошные венки, то родственникам вдруг покажется, что один глаз ушедшего приоткрылся и с интересом покосился на золото букв на черном муаре, и они поскорее схватятся за молотки, чтобы избавиться от наваждения.

1978

Кто, если не я?

Однажды, уже почистив зубы и надев пижаму, я подхожу к окну полюбоваться перед сном грозой, и вдруг при вспышке молнии замечаю пьяницу, тонущего в большой луже на пустыре. Я думаю, что, может, я единственный, кто его заметил, что пьяница тоже человек, и неизбежный вопрос: "Кто же спасет его, если не я?" заставляет меня надеть сапоги и плащ прямо на пижаму и идти на улицу.

Перепачкавшись и вымокнув до нитки, я вытаскиваю его и, прислонив к столбу, собираюсь уходить, но в оставлении его так мне все же видится что-то незавершенное. Кругом грязь, дождь, ни одного прохожего, а пьяница вдруг принимается голосить: "Ради бога! Отвези домой! Такое горе! Раз в жизни! Позор!", и я смягчаюсь, понимая, что человек, видимо, раз в жизни напился с горя и боится вытрезвителя. Я решаю, раз уж начал, довести дело до конца, я останавливаю "Жигули", шофер подозрительно смотрит на мою торчащую из-под плаща полосатую штанину, мы долго едем, но названного пьяницей адреса нет, шофер хмурит брови, мы едем назад, и вот мы уже опять на нашем пустыре, и я расплачиваюсь, потому что в кармане у пьяницы лишь билет общества спасения на водах и копейка мелочи.

Мы снова вдвоем, мне хочется, ударив его, уйти, но моя последовательность снова не дает мне покоя, мне кажется тем более нелогичным бросить его теперь, когда я с ним столько промучился. И я думаю отнести его в парадную и положить под батарею, там он высохнет, не простудится, не будет найден грабителями, но когда я втаскиваю его в подъезд, навстречу вдруг спускается сосед Александр Иванович.

Не слушая моих объяснений, он подхватывает пьяницу с другой стороны и, приговаривая: "Ай-ай-ай!", сочувственно посматривает на мою мелькающую пижаму, а когда нам попадается еще и прилепившаяся в ужасе к стене профессорша Пляскина, сообщнически подмигивает, и я не успеваю оглянуться, как заносит пьяницу в мою квартиру.

Опять мы вдвоем, пьяница валяется, пачкая мою чистую постель, и, обреченно взмахнув рукой, я громко говорю: "Если делать добро, то до конца", и, вздрагивая от омерзения, раздеваю его, оставляю спать на кровати, а сам стелюсь на полу.

И утром он оказывается тихим застенчивым человеком, кланяется и благодарит, а я произношу короткую великодушную речь, обличая в ней обычное людское равнодушие, он клянется, что все случившееся станет для него хорошим уроком, я весь день - в прекрасном настроении, но вечером, подойдя к окну, желая посмотреть на то место, где он лежал, я не верю своим глазам: он лежит там же, где вчера, и безуспешно пытается выбраться из лужи. И я долго думаю, а потом все же иду, переодев, правда, пижаму. И, увидев меня, он рыдает: "Кто, если не ты?", и вчерашняя история повторяется.

И теперь он каждый вечер на пустыре и встречает меня этими словами, когда, не выдержав, я к нему спускаюсь. В доме у меня дурная слава, соседи считают, что я сбился с пути, а я каждый день даю зарок не подходить вечером к окну, и все же каждый раз одним глазом да посмотрю, а, увидев, ничего не могу с собой поделать.

У меня осталась одна надежда: я написал письма во все инстанции, требуя скорее выстроить давным-давно заложенный между пустырем и моими окнами новый дом. Тогда пьяницу будет видеть кто-то другой, живущий в этом доме, а не я, и пусть тогда он задает себе всякие вопросы, потому что, когда дело касается спасения пьяниц, пусть это все-таки будет кто-то другой!

1982

Не волнуйся, мама!

- Ну, как живете? - беспечно спросила она, заходя в уже открытую для нее дверь. - Да ничего не случилось - надо же, наконец, вас проведать!

- А что у нас? - усевшись на скрипучий диван и заложив ногу на ногу, пожала она плечами. - Ну, когда же Коле заходить - эти проклятые командировки... Папа тоже в командировку? Когда? Сегодня? Вот как...