Разум - [69]

Все эти перипетии причинят молодому человеку много хлопот. В конце концов он с Ганкой рассорится и бросит ее. А когда Грс возвратится домой и приступит к работе, когда было решит, что все утряслось, он неожиданно встретит Ганку в больнице в качестве медсестры. Жених к этому времени уже распрощается с ней, и Грс снова начинает свои атаки. Ганка берет Грса в оборот и принуждает его развестись с женой и жениться на ней. Вот так примерно, а потом посмотрим, что произойдет дальше. Причем надо написать все как можно быстрее, пока я расположен к этакому фривольному порханию в эротично-романтическом мире.

И, возможно, я бы даже закончил свое сочинение, если бы не сообразил, что предлагать его в редакцию для чтения перед очередным отпуском большинства сотрудников вовсе некстати. Куда более благоприятной для этого будет обстановка в сентябре.

Слово «сентябрь» привело меня в ужас. Неужто и этой осенью у меня обострится язва? Если так, то надо поскорей покончить с этим проклятым текстом, пусть уж он лежит в редакции. Не стану же я весь август терзать им свои мозги, все равно мне его возвратят (это будет уже четвертый по счету сценарий — первый был «Орестея», второй «Черный рубин», третий «Крепкий орешек»). Иной раз, когда мне особенно тошно, так и подмывает собрать все мои сочинения и снова представить их на рецензию. У тех, что зарубили мои тексты, явно рыльце в пушку — они частенько в разговоре вспоминают их. Поэтому «Дон Жуан из Жабокрек» ни в коем разе не должен быть хуже, дабы не принуждать моих коллег к компромиссу, вызванному угрызениями совести. Мне было бы даже спокойней, считай они три предшествующих сценария бездарными. Это означало бы, что между нами действуют законы нормальной критики, а не какие-то сомнительные соображения неловкости. Для меня вопрос решался бы проще: мне достаточно было бы знать, что мой «Дон Жуан» хорошо написан, а возьмут ли его или нет — это уж дело второстепенное. Нашего зава, естественно, будет не устраивать фривольность, слабый общественный запал, отсутствие производственной проблематики, он станет искать в этом некую «нарочитость», мое нежелание выполнять насущные требования эпохи.

Я злился сам на себя. Не растягивай я так сюжет, я мог бы написать весь текст одним махом, и гора с плеч. Только вообразить себе те месяцы работы, которые предстоят мне еще со сценарием!

От этих мыслей я просто занемог. Явившись первого августа на работу, я ни с того ни с сего напустился на коллегу, которая питала ко мне теплые чувства, не в пример другим, и всегда за меня заступалась. Я сказал ей, что мои сослуживцы ничтожества, которые не могут ничего путного посоветовать, а сверх того — они еще и подлецы. Приятельница хотела успокоить меня, но потом отругала, а когда я ушел, доложила о нашей ссоре и остальным. Никто не мог понять, что на меня нашло. Откуда им было догадаться, что я злюсь на самого себя, если я сам того не сознавал. Коллеге я сказал, что она бесчувственна, что рассуждает, как машина, а остальные и вовсе не вправе говорить, что способны мыслить. Конечно, это бездумные, жалкие рабы, повторяющие как попугаи несколько чужих мыслей. Ярость не покидала меня и в автобусе. Даже ноты для гитары выводили меня из себя, хотя, как правило, успокаивают. В отчаянии я залез в постель. Временами мне казалось, что я уже нашел, чем завершить сюжет, но стоило сесть за стол, как из головы все улетучивалось. В третий раз берусь за этот сизифов труд: придумываю тему, предлагаю ее, защищаю ради того, чтобы вновь покорно возвратить все в ящик стола.

Мне никак не удается скомпоновать материал так, чтобы наконец удовлетвориться. Боюсь, что пройдет месяц, и я совсем выдохнусь. В прошлый год меня доконали блохи, с которыми я неделю боролся, и, конечно же, смерть отца, его похороны — все это разбередило язву. Август — неподходящий для работы месяц, он всегда приносит с собой нечто, что высасывает из меня все силы. Нервы и жара вконец изнуряют меня, и язва опять оживает.

Не спится ни ночью, ни днем. Ночью завывает соседский Бояр. Его завывания напоминают мне звуки, какие издает валторнист, когда впервые трубит, не зная еще, как дуть в инструмент. Днем — жарища и суета, и потому отпуск не приносит мне ни малейшего облегчения: ни сценарий не получается, ни сил не прибавляется.

Четвертого похолодало. Я помню одно такое четвертое августа, когда после несусветной жары пронеслась гроза и кончилось лето. Да, помню: я был тогда на Каменной мельнице, и как раз на четвертое пришлось воскресенье. Вечером разразилась гроза, и термометр уже не поднялся выше двадцати градусов.

Утром я взялся за работу. Вставил бумагу в машинку и задумался, что же, собственно, произойдет дальше.

Нет, план, по которому Ганка пытается выйти замуж за Грса, не годен. Действие — решил я — должно кончиться на курорте, где нет определенных временных границ и отзвуков дома. Отпуск на водах будет самостоятельным целым, бегством из реальности. Герой, конечно, может возвратиться домой изменившимся к лучшему, но пусть все совершается в одном месте. Итак, продолжение следует: