Разум - [41]

Пора кончать, не так ли? Приличный человек должен знать, когда надо поставить точку. Надеюсь, ты не разочаруешься во мне, прочитав мою писанину со многими грамматическими ошибками. Если хочешь, напиши, как ты доехал, что у тебя нового и над чем работаешь! Я даже могу предложить тебе отличную тему для фильма, но об этом как-нибудь в другой раз.

Привет».

Письмо заставило меня призадуматься. Возможно ли, чтобы такая девушка прониклась ко мне таким пониманием? Прочитав письмо во второй раз, почувствовал, что в нем сквозит и некое опасение, не стану я кому-нибудь рассказывать о наших разговорах. Ей казалось, что она слишком разоткровенничалась со мной. Но это были невинные детские грешки, которые иная ловкая женщина могла бы и выдумать, чтобы выглядеть поинтересней. Почерк всего, довольно длинного, письма был правильным и красивым, и это меня успокаивало — я и страницы не могу написать одинаковым почерком. Поскольку я два раза проехал через село, где живет моя приятельница, я и решил начать свой ответ именно с этого эпизода. Однако следом подумал, что девушка может испугаться: расстояние между нами она считает непреодолимым и во всей этой истории ее увлекает, несомненно, лишь переписка. Она безмерно обрадуется, если получит большое письмо, умное и полное комплиментов, но встречаться со мной, пожалуй, не входит в ее планы. Для нее это, скорей всего, увлекательное событие, если ею заинтересовался серьезный сценарист, зрелый мужчина. Но он не должен быть слишком близко.

Я подумал, что при длительной переписке выпадает из игры то, что женщину и мужчину больше всего сближает (те самые роковые прикосновения!), и, следовательно, отношения постепенно, приятно, безболезненно замирают. Но письмо разбудило во мне и надежду. Перед сном я не был таким испуганным и встревоженным, как обычно. Усталость сменил отрадный скепсис. Инициатива этой девушки подкрепила мою убежденность, что на мне не лежит никакой ответственности. Мир может идти вперед и без моего участия и даже позаботиться обо мне — а мне ни к чему быть в постоянной готовности и напряжении.

Когда жена закричала во сне — звала мать, я и не шелохнулся, и света не зажег, вообще не отозвался. Жена нашаривала выключатель, не в силах проснуться. Не понимала, где она. Она перебралась в дочкину комнату, и ночью, естественно, с трудом ориентировалась в новой обстановке. Поэтому даже окон не занавешивала на ночь. Выйдя в кухню напиться воды, я увидел, что в комнату к ней проникает свет. Поскольку она всегда жаловалась на бесстыдство людей, заглядывавших ночью к ней в окно, я тактично задернул штору. Однако темнота ужаснула ее. Жена не понимала, где она, что с ней, и потому кричала. Как я уже сказал, она не разбудила меня, я не спал. А значит, равнодушие к ее крику исходило не из того, что она потревожила мой сон. Письмо той девушки перенесло меня в мир, где не нужно постоянно остерегаться чего-то и биться головой об стену. Это был приятный, простой сновидческий мир — простой, как пенье кукушки. Он складывается только из двух звуков, и все-таки кукушка самая любимая птица, каждый знает ее, и никто не попрекает простотой. В вербняке у Моравы кукушки живут спокон века. Я слушаю их все лето — и все лето проходит у меня в каком-то безучастном полусне, без возбуждения и надежды. Но это письмо что-то разбудило во мне. Лето стало иным, чем обычно. Даже болезненные воспоминания об отце немного притупились, ослабли, хотя до сих пор и дня не проходит, чтобы я не думал о нем.

И на другой день утром, пребывая еще в приятной расслабленности, я вспомнил об отце. Жена, точно телепатически почувствовав это, стала высчитывать, как неладно мы поделили имущество. Тема на весь день. Два раза она была в магазине, но оба раза забывала купить хлеб, раздумывая лишь о том, как уличить нас в преступлении. После обеда пронеслась гроза. Я собрался написать письмо. Если оно должно быть приятным, придется немного слукавить. А если не лукавить, оно будет чересчур длинным — в нем я расскажу обо всем, что пережил с той поры, как вернулся с курорта домой.

Восьмая глава

Уршула, жена моего друга Яно Годжи, любит утешать мужчин. Она говорит:

— Господи, да забудь уж наконец о своих профессиональных неурядицах. Разве это так трудно? Если захочешь, забудешь. Память легко подчинить воле, поверь мне. Ну, к примеру, как я отучалась курить. Когда мне ужасно хотелось сигарету, я садилась и сосредоточенно заглядывала в себя, в свою душу. Что же это? Так ли уж мне необходимо курить? Ничего у меня не болело, только чего-то не хватало. И тебе кое-чего не хватает. И знаешь чего? Похвалы. Но ты отвыкай от похвал. Хуже от этого не будет. Похвала — тот же наркотик, что и никотин. Нет сигареты — ищешь ее по всему дому, а когда куришь — спрашиваешь себя: неужто из-за этого я не могла заснуть? Послушай меня — не жди похвал.

Яно возразил:

— Но человеку трудно ото всего отвыкнуть, а ему особенно. Если и ждешь похвалы, так это самое малое, что можешь ожидать от людей за хорошую работу.

Пани Годжова строго глянула на меня, мысленно взвесила свои слова и сказала, поочередно обращая взгляд то на меня, то на мужа: