Разум - [38]

Для непосвященных необходимо заметить, что сначала текст записывается на магнитофон, стало быть, на съемочный материал ошибка не попала. Звук дополнительно записывается в студии.

По сценарию я должен был проводить героиню к дверям и по-отцовски обнять за плечи левой рукой — тут-то меня и охватила робость. Это было против моего обыкновения. К тому же я вспомнил, что девушка мне очень нравилась, и поэтому пришлось сделать над собой усилие, чтобы сосредоточиться и изобразить это объятие по-настоящему отцовским. Откуда мне знать, как в результате эта сцена будет выглядеть?! Думается, сам режиссер не знал этого, — ладно, проявленные снимки покажут.

Но кадр мы наконец отсняли, и сегодняшняя работа закончилась обычными аплодисментами. Переодевшись, я сразу же стал нормальным. Актрису я встретил в коридоре и сказал:

— Не сердитесь, что так трудно шло. У меня плохая память.

Затем я отправился в корчму пообедать или уже поужинать. Режиссер заверил меня, что все в порядке и что он вполне доволен. И оператор сказал, что за кадры у него нет никаких опасений.

Я устал, болела голова.

В корчме я пробыл полчаса. Потом сел в автобус на Братиславу. Шофер гнал как дьявол. Через два часа мы были у Авиона. По дороге я заснул, голова болеть перестала, но замлела шея.

Коллегам в конторе я отчитался в своих переживаниях за время съемок.

Не знаю, какой черт вселился в одного моего сослуживца, но ни с того ни с сего он вдруг начал рассказывать сюжеты из своей молодости и перед каждым сюжетом напоминал, что на это у него «копирайт». Хотел ли он тем самым намекнуть, чтобы я не вздумал в каком-нибудь сценарии использовать его воспоминания? Не знаю. Почти все его истории происходили после войны. Оружие, палатки, жизнь на лоне природы, бандеровцы. Пожалуй, ему нечего было опасаться за свои сюжеты — эти вещи за пределами моих интересов. Однажды с ним случился и пренеприятный казус. Отправились они в поход, разбили палатку и уснули. Была у них и прекрасная смелая овчарка. Коллега, верно, забыл, что эту эпопею сложил из двух разных воспоминаний, но, уж коль впутал в историю овчарку, ему пришлось постараться объяснить нам, а нам постараться поверить в то, что за этим последовало: они спали, якобы разразилась гроза, и кто-то вдруг попытался залезть в их палатку. Собака — только сейчас рассказчик вспомнил о ней — не отважилась даже залаять. Непрошеный гость всунул руку внутрь, сломал (или сорвал) жердь, и палатка рухнула. Неизвестный скрылся. Но они потом где-то его изловили — он оказался бандеровцем, за поимку которого получили пять тысяч.

Такие истории вряд ли стоит принимать всерьез. Они имеют целью разбудить страх и, возможно, после некоторого совершенствования, разбудили бы его. Но искусство именно и заключается в этом совершенствовании.

Побеседовав таким образом, мы пошли на американский фильм «Голоса». Глухонемая девушка, учительница глухонемых детей, влюбляется в шофера и певца. Она приглашает его в роскошную квартиру, названивая по какому-то телетайпу для глухонемых — аппарату, что вызвал особый интерес киношников, возмечтавших воспользоваться им при съемках какого-нибудь нашего фильма. Эта несчастная богатая девушка совершенно теряет голову. Хотя у нее вполне подходящая работа, певец убеждает ее принять участие в конкурсе танцовщиц, и тут режиссер уготавливает для зрителя настоящие муки. Конкурс в конце концов она выдерживает, но совсем не ясно, почему ей нужно стать танцовщицей. Я обронил вслух: «Если он хочет заполучить ее, то прежде должен ее уничтожить». Это замечание было явно неуместным, ибо многие женщины в зале переживали действие как нечто высокодуховное и правдивое. Певец вел себя невероятно самоуверенно и, хоть жил в нищете, отважился втянуть в свою среду и эту несчастную девушку. Правда, временами он даже задумывается, не жениться ли ему на ней.

Когда мы потом обсуждали фильм, я, человек наблюдательный, заметил, что воспринимать его нужно как пародию на определенный вид фильмов. Это сделано с расчетом на зрителя, считающего положение танцовщицы верхом успеха, а певца — того выше. Заурядный словак, однако, привыкший к термину «комедиант», понял бы всю историю не иначе как тяжкое испытание для этой богатой девицы: она подчинилась зову плоти, грубому мужскому началу, не довольствуясь пристойной связью с каким-нибудь равноценным партнером. Ей приспичило пасть в яму секса и изваляться там по уши в грязи.

Ее предыдущий любовник явно не знал той прописной истины, что с женщинами после определенного возраста нельзя скупиться на поцелуи и ласки. И потому его обскакал этот певец южного типа, возможно цыган или пуэрториканец или что-то такое же черное.

Кто-то заметил, что я расист. Но расист — это создатель фильма, если он думает, что таким мерзким образом может вести себя именно темный мужчина. Почему он не выбрал на эту роль какого-нибудь очень светлого человека? Шведа или англичанина? Если он считает, что такая роль для иной расы неподходяща, то тем самым он явно признается в своем расизме. Во всяком случае, режиссер никак не мог предположить, какая полемика вспыхнет в Словакии, откуда ему было знать, что подобного типа людьми мы сыты по горло и отнюдь не собираемся лизать им одно место. Представь я себе, что у моей дочери такой возлюбленный, который принуждает ее, хоть, слава богу, и не глухонемую, идти в какой-то подпольный театрик, чтобы принять участие в конкурсе в качестве танцорки, я бы убил ее собственной рукой. Сослуживица, у которой такая же дочь, как и моя, сказала, что она измолотила бы ее, если бы та вздумала пойти на этот фильм.