Разум на пути к Истине - [12]

.

Противостояние сторонников западного и собственно русского пути развития[79] (которых в пылу споров кто-то назвал славянофилами) усиливалось год от года, и уяснению обеих позиций и была посвящена жизнь московских салонов 1830–1840 годов. В 1843 г. полемика из гостиных перекочевала в московскую университетскую аудиторию. В течение 1843/1844 учебного года Т.Н. Грановский читал публичные лекции по западноевропейской истории, в которых утверждал мировоззрение западников, полагавших в основу человеческой истории общие идеи закономерности и прогресса, безразличные к особенностям развития каждого народа. На эти выступления в университет съезжалась вся образованная московская публика, независимо от пристрастий. Иван Васильевич провел зиму в деревне и лекций Грановского не слышал, зато присутствовал на торжественном обеде 22 апреля 1844 г. в честь их успешного завершения, — обеде, который дал в своем доме С.Т. Аксаков. Идейные противники опять сошлись за столом: рядом с Грановским сидел Шевырев, по сторонам Герцен, Самарин, Хомяков, Погодин и другие. Споры улеглись, все примирились: пили за Грановского, за Шевырева, за Москву, за всю Русь. В середине обеда Герцена уговаривали сменить в фамилии вторую «е» на «ы», чтобы было по-русски, под конец решили, что он и с «е» хорош. Но это уже был закат той эпохи, когда еще могли дружить несмотря на идейные разногласия. В ответ Т.Н. Грановскому на следующий год С.П. Шевырев прочел курс «История русской словесности, преимущественно древней». На это событие, неожиданно «состарившее» отечественную литературу на несколько веков, Киреевский отозвался в статье-рецензии «Публичные лекции профессора Шевырева»: «Из-под лавы вековых предубеждений открывает он новое здание, богатое царство нашего древнего слова; в мнимо-знакомой сфере обнаруживает новую сторону жизни и таким образом вносит новый элемент в область человеческого ведения. Я говорю «новый элемент» потому, что, действительно, история древнерусской литературы не существовала до сих пор как наука; только теперь, после чтений Шевырева, должна она получить право гражданства в ряду других историй всемирно-значительных словесностей»[80].

«Москвитянин»

В русле этой полемики, для знакомства просвещенной публики с отечественной историей и словесностью, М.П. Погодин в 1841 г. начал издавать журнал «Москвитянин». Однако излишняя официозность издания привела к отсутствию в нем авторитетных и популярных авторов. Н.В. Гоголь так писал об этом своему другу Н.М.Языкову: «"Москвитянин", издаваясь уже четыре года, не вывел ни одной сияющей звезды на словесный небосклон! Высунули носы какие-то допотопные старики, поворотились и скрылись…»[81]

В 1844 г., когда журнал был на грани закрытия, Погодин предложил редактирование «Москвитянина» Киреевскому — человеку, пользовавшемуся уважением и любовью как единомышленников, так и противников. «Славное было бы издание, если Киреевский только окажется способным к труду, от которого отвык в долгом покое, и странная судьба, если бывший «Европеец» воскреснет «Москвитянином». Не символ ли это необходимого пути, по которому должно пройти наше просвещение? И коренная перемена в Киреевском не представляет ли утешительного факта для наших надежд?»[82] — вопрошал, радуясь, Хомяков.

Как и двенадцать лет назад, при начале «Европейца», Иван Васильевич излагал свою программу возвращения в журналистику Жуковскому: «Теперь именно пришло то время, когда выражение моих задушевных убеждений будет и небесполезно и возможно. Мне казалось вероятным, что в наше время, когда западная словесность не представляет ничего особенно властвующего над умами, никакого начала, которое бы не заключало в себе внутреннего противоречия, никакого убеждения, которому бы верили сами его проповедники, что именно теперь пришел час, когда наше православное начало духовной и умственной жизни может найти сочувствие в нашей так называемой образованной публике, жившей до сих пор на веру в западные системы. <…> Но если журнал не пойдет… то эта ошибка в надеждах, вероятно, уже будет последним из моих опытов литературной деятельности»[83]. Однако, несмотря на сомнения Ивана Васильевича, начало предпринятого им «опыта» оказалось многообещающим: редакторский портфель Киреевского быстро наполнился[84].

Сам Иван Васильевич написал для «Москвитянина» несколько рецензий и критических статей и одну большую работу «Обозрение современного состояния литературы», представлявшую собой обзор отдельных произведений как европейской, так и русской словесности. Выводы Киреевского выказывают его особенную позицию — между славянофилами и западниками: «Если прежний, исключительно рациональный, характер Запада мог действовать разрушительно на наш быт и ум, то теперь, напротив того, новые требования европейского ума и наши коренные убеждения имеют одинакий смысл. И если справедливо, что основное начало нашей православно-словенской образованности есть истинное (что, впрочем, доказывать здесь я почитаю ни нужным, ни уместным), — если справедливо, говорю я, что это верховное, живое начало нашего просвещения есть истинное, то очевидно, что как оно некогда было источником нашей древней образованности, так теперь должно служить необходимым дополнением образованности европейской»