Разрушенный дом. Моя юность при Гитлере - [21]

Я зажег сигару, опрокинул остатки западного виски из узкой карманной фляжки и стал журналистом с Запада, который со своими странностями, своим высокомерием, своими сигарами, своей фляжкой с виски и своими поздними неврозами приехал в апреле 1963-го в социалистическую Прагу, чтобы счесть все хорошим и прогрессивным. Что тут такого?

Уже в то время в «Нойес Дойчланд» сообщалось о блестящих успехах социализма на Ближнем Востоке, прежде всего в Египте, где в то время американцы опять устроили свою очередную неописуемую глупость. Это ожесточило и «Нойес Дойчланд», и теперь об этом было написано на первой странице жирным шрифтом. И я прочел первую строчку, звучавшую так: «Как сообщает наш ближневосточный корреспондент Лотар Киллмер из Каира…».

С такого банального вступительного клише начинаются новостные статьи во всем мире. Сообщения агентств, сообщения корреспондентов: Немецкое информационное агентство, «Рейтер», «Юнайтед Пресс Интернэшнл», ТАСС – через это, как и положено, слепо пробегаешь глазами, и я тоже так читал несколько секунд, не дольше. Мне встретилось имя. Имена порой обладают какой-то невероятной пробивающей силой. Вероятно, наука называет это пороговым раздражителем или даже пусковым эффектом. Я всего лишь увидел имя, в котором не было ничего необычного, все перечитывал его и внезапно понял: это было имя человека, который однажды вошел в мою жизнь. Разумеется, это мог оказаться именно он. Вот так переносишься в прошлое: молниеносно, как на лифте, несешься через шахту времени вниз, туда, где находится лишь только детство: густое, замешанное, тестообразное. И внезапно я осознал с необъяснимым чувством детского умиления: разумеется, это мог оказаться именно Ваня. Теперь ты наконец-то напал на его след – спустя двадцать лет.

* * *

Господин Фоккен был нашим учителем древних языков. Заместитель директора полной средней школы Фоккен был из прусских преподавателей старой закалки: вокруг него витала аура гуманистической беспомощности и евангелистской душевности, когда он входил в нашу классную комнату с пристыженным «Хайль Гитлер!». Он старался побыстрее с этим покончить. Он носил портянки и тесно облегающие костюмы в стиле лесничего с высоко сидящими карманами. Ему в то время было уже далеко за пятьдесят, и такая одежда придавала его облику нечто одновременно добротно немецкое и стариковское: худоба ног и хилость евангелистской груди становятся весьма заметны в принятых в то время облачениях. Господин Фоккен был нашим учителем древних языков; он был тем, с кем мы учили удивительные сентенции, эту аналогичную чепуху немецкой интеллигенции, которую мы называем неотъемлемым наследием. От Ксенофонта до Эразма, от Тацита до Лютера, от евангелистского сборника псалмов до братьев Гримм – все это он считал глубоким, серьезным, достойным внимания и горячо рекомендовал нам. Он также охотно пел, еще в 1936 году пел в начале урока латыни высоким отважным голосом: «Господи, твоя благодать вечно хранит нас», пел одиноко и с упованием, при этом крепко и несколько напыщенно прижимал руки к груди. Его правый голубой глаз несколько косил, поэтому нельзя было понять, куда он во время этого пения смотрел; в любом случае, его помыслы всегда устремлялись вверх.

Отношение господина Фоккена к новому государству можно было сформулировать одной-единственной фразой, с которой в Германии уже целые поколения жизнерадостно посылали в могилу: mens sana in corpore sano – «в здоровом теле здоровый дух». Господин Фоккен в равной мере был за Платона, Лютера и Вальтера Флекса. Он добровольцем участвовал в Первой мировой войне, жизнерадостно и богобоязненно, как он выражался, и там заметно укрепилась его своеобразная немецкая душевность.

– Ребята, – порой говорил он, и при этом его рот перекашивало гримасой дикой педагогической решимости, над которой мы, мальчишки, тайком посмеивались, – ребята, вспомните Вальтера Флекса: здоровый дух может жить только в здоровом теле!

При этом все его суставы словно бы скрипели. Он решительно, рывком вскакивал на ноги.

Однажды господин Фоккен пришел не один. Как я могу это забыть? Это было в Берлине, осенью 1936-го, незадолго до Олимпийских игр, в пятом классе Груневальдской гимназии, которая сегодня называется школой Вальтера Ратенау, потому что как раз за углом на улице Кенигсаллее Вальтера Ратенау[16] застрелили – в то время мы ничего об этом не знали. Господин Фоккен пришел со стопкой черных школьных тетрадей, со своим сборником псалмов под мышкой и с Ваней. Тот выглядел как таинственный найденыш Каспар Хаузер[17], только помельче. Произошел неописуемо комичный случай, когда они внезапно появились в дверном проеме и хотели сказать: «Хайль Гитлер!» Как раз в этот момент тетрадки выскользнули из рук господина Фоккена; двадцать девять черных тетрадей для диктантов шлепнулись на пол, и новичок, словно ласка, поспешно бросился к ним, чтобы ликвидировать несчастный случай. Он обеими руками сгреб их в кучу, поднял все разом и тут же снова уронил с выражением крайней беспомощности, которое, казалось, одновременно пародировало его собственную безрезультатность: вот пришел сущий дьяволенок, переворачивающий все вверх дном плутишка.