Разруха - [142]

Шрифт
Интервал

— Это наше, — вздохнула Лора, кивнув на пристань, — ты напишешь о нем? — но не прибавила: «чтобы все это осталось».

— Наше…

— Давай попросим счет, — шепнула Лора. Ее груди колыхнулись и стыдно отяжелели.

Темнело. Я глянул на часы. Время подбиралось к восьми вечера, в августе дни становятся короче. Официантка, разрываясь между клиентами, все не подходила, мы медлили, и это было прекрасно.

— Когда мне прийти? — спросил я.

— Когда захочешь, — ответила Лора.

— Я приду в девять.

— Когда захочешь, — повторила Лора.

* * *

Дом творчества писателей больше не был моим, он меня уже не ждал и, казалось, не сулил приют. Многие годы я чувствовал себя здесь как дома, написал под его крышей немало страниц, а сейчас воспринимал, лишь как место для ночлега. Нашу писательскую столовую сдали в аренду, превратив в ресторан, доступный для всех, и теперь он стал чужим, даже отталкивающим. Здесь царили наглость, убогость и запах шашлыка. Я сюда не заходил. Двое писателей играли в нарды под смоковницей во дворе.

— Тебя ищет Донка, — сказал один, бросив кости, — весь день разыскивает. Сказала, что это важно.

Комнатка завхоза была в углу миниатюрного дворика. Выстиранные простыни белели на фоне стены с осыпающейся штукатуркой. Донка понимала писателей. Знала, что они неумны и капризны, за многие годы поняла их заурядность и научилась их прощать. Писатели ее любили, но ничего не прощали. Она сидела за столиком, изучая какие-то счета.

— Марти, наконец-то! — приветливо улыбнулась она, — раньше твоя пишущая машинка молотила, как швейная. Ты загорал?

— Раньше молотила, теперь молчит. Теперь я счастлив.

— Тебе пришел вызов на телефонные переговоры.

— А почему не позвонили прямо сюда?

— Телефон отключили за неуплату, нет денег, — вздохнула она и записала что-то в тетрадь. — Тебя вызывают на почту. В девять часов.

— В девять я занят, — сказал я. — А кто вызывает?

— Вероника, твоя жена…

Я взял квитанцию, повертел в руках — действительно, Вероника… Если я попрошу Донку, она меня прикроет, скажет, что не нашла. Мне стало стыдно.

— Катарина улетела в Америку, к старшей сестре, — сказал я. — Наверное, что-то, связанное сними.

— Счастливчик ты, Марти.

— Да… — согласился я. — Донка, представляешь, во всем городе нельзя раздобыть букет. Найдешь мне хоть один цветок?

Она расхохоталась и погрозила мне пальцем. Донка уже двадцать лет знала Веронику и детей, но и меня знала двадцать лет.

— Пошлю его Веронике, — дурацки подмигнул я, — по телефону…

Душевая на первом этаже была занята, и это меня разозлило. Нарды меня не интересовали. Я поднялся на второй этаж в свою комнату и вышел на балкон, но детский рев прогнал меня и оттуда. На столе меня ждала верная «Эрика», умолкнувшая на полуслове, одинокая и заброшенная, как недописанное предложение. Мебель в комнатушке была обшарпанная, в углу, у занавески, пищал комар. Я страшно нервничал. Снова побежал вниз. Душевая была свободна. И грязна. Я принял горячий душ и просто засиял, трезвый как стеклышко. На скорую руку побрился, оделся и извел полфлакона дезодоранта. Занялся бытовыми мелочами — сложил стопкой неглаженые футболки и убрал их в шкаф. Смахнул туалетной бумагой пыль с туфель. И все не мог успокоиться. Взглянул на недописанный лист, заправленный в пишущую машинку, пробежав глазами последние предложения:

«Подростки пустили по кругу бутылки с ракией и мятным ликером, отхлебывали из горлышка и закусывали салатом — прямо руками. Его это умилило. Они казались совершенно закрытыми в себе, как секта, совершенно неподступными. Непробиваемыми. Как покаяние! А ему не было дано раскаяться, умилостивить себя и накопившуюся в нем невостребованную любовь. Парень с драконом на груди все так же перебирал струны, напевая: „…чтобы не потеряться, чтобы и этому лету начаться в Созополе снова…“ Боян сел на ближайшую скамейку и засмотрелся на них. Хотелось курить, но просить у них сигарету было бессмысленно — не дадут. Он машинально сунул руку в карман и нащупал пистолетик. Вытащил его. В нем росло изумление при виде этой изящной совершенно ненужной вещицы. Боян повертел его в руке, поднял — черточка прицела блеснула на фоне освещенной церковной стены. Нелогично и очень издалека до него долетел голос Генерала: „Когда у меня нервы на пределе, когда я в недоумении или в ярости, я люблю точность!“ „Ты мертв!“ — сказал ему Боян. Сознание работало четко и ясно, он видел мир как через стекло. „Так много любви… — мелькнуло у него в голове, — когда-нибудь все это должно было закончиться!“

Он снял пистолет с предохранителя и взвел курок. Как в игре. И нажал на спусковой крючок. Выстрелы прозвучали как из детской игрушки, не громче, чем хлопки ладоней. Он замер в тишине, а в сущности, среди стонов разбросанных израненных тел…»

Я поморщился. Неужели это конец моего романа, и кому нужны все эти слова? Эта стопка исписанных листов на письменном столе, усыпанных крошками? Моя боль и протест? Непроизошедшее и случившееся? Неужели это мое последнее предложение, конец Истории, согласно аргументированному и ловкому доказательству этого улыбчивого японца Фукуямы? Меня ослепил гнев. «Это не конец… не конец… не конец…» — замолотил я по клавишам. Старая «Эрика» задрожала. Я уронил на нее голову. И пришел в себя от ее холодного сочувствия.


Еще от автора Владимир Зарев
Гончая. Гончая против Гончей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Современная болгарская повесть

В предлагаемый сборник вошли произведения, изданные в Болгарии между 1968 и 1973 годами: повести — «Эскадрон» (С. Дичев), «Вечерний разговор с дождем» (И. Давидков), «Гибель» (Н. Антонов), «Границы любви» (И. Остриков), «Открой, это я…» (Л. Михайлова), «Процесс» (В. Зарев).


Рекомендуем почитать
Крикун кондуктор, не тише разносчик и гриф…

Юлия Кокошко – писатель, автор книг “В садах” (1995), “Приближение к ненаписанному” (2000), “Совершенные лжесвидетельства” (2003), “Шествовать. Прихватить рог” (2008). Печаталась в журналах “Знамя”, “НЛО”, “Урал”, “Уральская новь” и других. Лауреат премии им. Андрея Белого и премии им. Павла Бажова.


Вкус терентьевки

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мусор, сумерки, капуста

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Перехожу на прием

Роальд Даль — один из лучших рассказчиков современности; как великий гроссмейстер, он ведет свои эстетически безупречные партии от, казалось бы, безмятежного дебюта к убийственно парадоксальному финалу. Вашему вниманию предлагается дебютный сборник непревзойденного мастера короткой формы — сборник историй, основанных главным образом на его авиаторском, военном опыте, однако личные ощущения переплавлены тут, с фирменным далевским изяществом, в кристально чистую, филигранно выделанную прозу. Вы познакомитесь с повадками ядовитой черной мамбы и вдохнете воздух каирского борделя, вызволите из-под обломков греческую девочку и ощутите упоение полетом…Перевод публикуется в новой редакции.(Задняя сторона обложки)Великий кудесник.SpectatorЭта книга расшевелила самые глубокие чувства, которые владели мною во время войны и которые я очень боялся утратить.Ноэль КауардЭтот дебютный сборник — лучшее доказательство того факта, что траекторию писателя предсказать невозможно.The ObserverЭти рассказы о летчиках.


Два дерева на пляже без снега

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Страница истории

Перевод с французского О. Кустовой.


Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково. Вдали от Толедо. Прощай, Шанхай!

Триптих Анжела Вагенштайна «Пятикнижие Исааково», «Вдали от Толедо», «Прощай, Шанхай!» продолжает серию «Новый болгарский роман», в рамках которой в 2012 году уже вышли две книги. А. Вагенштайн создал эпическое повествование, сопоставимое с романами Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» и Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Сквозная тема триптиха — судьба человека в пространстве XX столетия со всеми потрясениями, страданиями и потерями, которые оно принесло. Автор — практически ровесник века — сумел, тем не менее, сохранить в себе и передать своим героям веру, надежду и любовь.


Нобелевский лауреат

История загадочного похищения лауреата Нобелевской премии по литературе, чилийского писателя Эдуардо Гертельсмана, происходящая в болгарской столице, — такова завязка романа Елены Алексиевой, а также повод для совсем другой истории, в итоге становящейся главной: расследования, которое ведет полицейский инспектор Ванда Беловская. Дерзкая, талантливо и неординарно мыслящая, идущая своим собственным путем — и всегда достигающая успеха, даже там, где абсолютно очевидна неизбежность провала…


Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.


Матери

Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».