Разорванная паутина - [8]

Ветеринарный врач появлялся на рынке не иначе как в сопровождении стражников, но местные жители скоро поняли: деятельностью этого высокого усатого человека руководит забота об их же благе. Они видели потом его в степи, где он, целыми днями не слезая с лошади, под палящим солнцем объезжал гурты и табуны, видели за вскрытием больных животных, слышали его объяснения и советы, как не допускать падежа и самого себя предохранить от болезней. Этот «скотский доктор» мало походил на большинство чиновников. Его живо интересовало и то, как играют на местных музыкальных инструментах акыны, и как выглядят народные свадьбы. Он мог на несколько часов засесть в чайхане со знахарем-сокучем, чтобы дознаться, как тот «лечит» женщин от бесплодия и «исцеляет» бешенство.

Надо ли удивляться, что казахи, которых власти и за людей-то толком не считали, полюбили приветливого ветеринарного врача. К нему охотно шли и за медицинской помощью, и за ветеринарным советом. Народ, увидевший в Скрябине своего большого, искреннего друга, не ошибся. Сорок лет спустя потомки безграмотных скотоводов послали академика Скрябина своим депутатом в высший Совет социалистического государства, и ученый достойно представлял там интересы Советской Киргизии.

Нет, туркестанская глухомань решительно не мешала Скрябину жить большой, интересной жизнью исследователя, носителя культуры. То и дело московские и петербургские научные журналы получали от него сообщения об интересных биологических находках, описания уродливых животных, случаев малоизученных болезней. Чимкентский ветеринарный врач описывал гельминтов, которых он обнаружил в желудке курицы, паразитических червей, найденных в теле дикой утки. Эти паразиты постепенно все больше и больше занимали его воображение. Но поначалу он с таким же увлечением отправлял в Петербургскую академию наук коллекции народных инструментов и гербарии трав — обитателей пустыни.

Доволен ли Константин Иванович этой жизнью на краю империи, за тысячи верст от «культурных центров»? Не разочаровался ли в своей профессии? Есть все основания полагать, что разочароваться ему не пришлось. По существовавшим в те времена порядкам, выпускник института после трех лет работы на окраине имел право покинуть службу. Скрябин отказался от этого права. Наоборот, в 1907 году он согласился перебраться в еще более глухой угол Туркестана — городок Аулие-Ата. В том же году журнал «Вестник знания» опубликовал письмо двадцатидевятилетнего ветеринарного врача, обращенное к юношам и девушкам, оканчивающим среднюю школу. Скрябин призывает молодых людей серьезно выбирать профессию, не обольщаться высокими ставками и будущими льготами, не пугаться работы в провинции, а искать дело по душе. Службу ветеринарного врача автор письма относит к самым благородным и нужным народу.

Аулие-атинская жизнь мало чем отличалась от чимкентской. Те же подъемы в пять утра, те же пыльные базары, объезд гуртов в степи, прививки, карантины, обследования боен. И все это с одной целью: не допустить массовых болезней человека и животных, оздоровить край, поднять его культуру и благосостояние. Бывали и ночи без сна за вскрытием неожиданно павших животных, и срочные выезды верхом в дальние селения. Одно из таких вскрытий в неприспособленном помещении чуть не окончилось трагически. Скрябин заразился сибирской язвой. Он знал: ехать за несколько сот верст в Ташкент прививаться — бессмысленно. Погибнешь, не проехав и полдороги. Оставалось прибегнуть к древнему, жестокому, но верному средству — выжечь язву каленым железом. Пятьдесят лет спустя, показывая мне оставшиеся на теле рубцы, Константин Иванович вспоминал: «Я протянул врачу пораженную руку, стиснул зубы, зажмурил веки и в ту же минуту ощутил запах свежего „бифштекса“. Так что имею полное право утверждать — от ветеринарии меня даже раскаленными клещами не оттащили».

И все же постепенно у этого энтузиаста ветеринарии появились новые, необычные интересы. Началось с того, что при вскрытии животных Скрябин несколько раз обнаруживал у них различных гельминтов. Сначала это казалось случайностью. Случайными сожителями именовали их и те учебники, по которым учился ветеринарный врач. Но когда гельминты стали обнаруживать себя почти в каждом охотничьем трофее, в каждой пойманной рыбе и вскрытом домашнем животном, Константин Иванович задумался. Богатый формами мир паразитов перестал ему казаться таким мирным и безвредным, как считало большинство зоологов. Многие виды Скрябин не мог даже определить. Он посылал их в Петербург, но и тамошние специалисты подчас становились в тупик перед находками настойчивого провинциала.

Между тем находок становилось все больше. Константин Иванович завел у себя в квартире целый гельминтологический музей. В банках со спиртом и формалином хранятся у него совершенно уникальные экспонаты. Из кровеносных сосудов коровы удается извлечь первого в России и даже на Европейском континенте гельминта — возбудителя шистозоматоза крупного рогатого скота. Другой червь оказался принадлежащим к прежде неизвестному виду, и некоторое время спустя профессор Варшавского университета Соловьев присвоил ему имя «дикроцелиум Скрябини». (Кстати сказать, после этого первого «крестника» Константина Ивановича ученые мира дали имя Скрябина более чем 180 видам и родам вновь открытых гельминтов). Об оригинальной коллекции не без иронии заговорили в научных кругах Москвы и Петербурга. Для шуток и недоумения причин было вполне достаточно. Никто из ветеринарных и медицинских врачей (да и зоологов) не имел представления о паразитологии как самостоятельной науке. Петербургские и московские профессора ссылались на опыт Лондона и Берлина, а там оставалось неведомым даже самое слово «гельминтология». В Берлине существовала кафедра медицинской зоологии, а в Лондонском университете — кафедра тропических болезней, где тоже никто не изучал влияние паразитических червей на человека и животных.