Разорванная паутина - [10]
Производственная практика. Студент IV курса К. И. Скрябин в «кибитке» на горных пастбищах Кавказа (Азербайджан). 1904 год.
В Россию Константин Иванович вернулся за две недели до начала первой мировой войны. Можно смело утверждать, что он был в это время единственным в стране окончательно сложившимся представителем гельминтологической науки. Но что с того? Его знания никому не были нужны. Ни в университетах, ни в ветеринарных институтах не существовало кафедры гельминтологии. Студентам, медикам и ветеринарам, не читали даже самого краткого курса о злостной деятельности и распространении паразитических червей. Оставалось одно: засесть за подготовку собственной диссертации и стать, так сказать, официально первым пророком нового учения.
Будем откровенны: диссертация «К характеристике гельминтофауны домашних животных Туркестана», защищенная в Юрьеве, произвела на тамошних ветеринарных профессоров странное впечатление. С одной стороны, диссертант поразил всех большими знаниями в области зоологии червей и высокой культурой исследований, но, с другой стороны, в работе его то и дело высказывались весьма необычные мысли. Этот Скрябин вводит в обиход науки никому прежде неведомое выражение — «гельминтофауна». Он утверждает, что животный мир очервлен и мы не знаем этого только потому, что мало знакомы с географией паразитических червей. Надо, говорит он, исследовать паразитов в масштабах всей планеты, с тем чтобы ясно представлять гельминтогеографию. Гельминтогеография! Слыхали вы что-либо подобное? Недоуменных вопросов диссертация вызвала немало. И все же явный талант соискателя, огромный затраченный им труд и несомненная полезность его работы для ветеринарии заставили юрьевских профессоров единогласно присудить Скрябину звание магистра ветеринарных наук. Так на исходе 1916 года зарождающаяся гельминтология обрела своего дипломированного ученого.
Но у науки о паразитических червях все еще не было своего «дома» — кафедры, лаборатории, и, возможно, дома этого не было бы у нее еще очень долго, если бы не революция. Первая кафедра паразитологии возникла в городе Новочеркасске, в Донском ветеринарном институте в 1917 году. Первым профессором ее был избран Константин Иванович Скрябин.
IV. Эпоха «великих географических…»
Географические открытия, о которых пойдет дальнейший рассказ, совершались не с помощью каравелл Колумба и Васко да Гама. Герои нового времени не искали пути в Индию, не обнаруживали новых материков и океанов. И все же открытия путешественников, стирающие белые пятна на гельминтогеографической карте Советского Союза, можно с полным правом назвать великими. Ученики и сподвижники академика Скрябина предприняли за 45 лет 327 экспедиций!
В одном из кабинетов Ветеринарной академии мне показали карту их маршрутов. От Москвы во все стороны густо протянулись красные нити. Прибалтика и Донбасс, Дальний Восток и Кольский полуостров. Ученые обследовали на всем протяжении сибирские реки Обь, Иртыш, Енисей, побывали в Армении, в Средней Азии, Якутии, на Урале… Кажется, на территории нашей страны попросту не осталось сколько-нибудь значительного участка, где не разбивали бы свои лагеря эти настойчивые путешественники. Что ищут они в песках Азии и в Ямальской тундре, ради чего плывут по неспокойным рекам Сибири и карабкаются на кручи Кавказа?
Передо мной старая любительская фотография: в голой пустыне на железнодорожных путях стоят три «спальных» вагона, какие ходили по железным дорогам России лет пятьдесят назад. Стекол в окнах нет, краска облупилась. Зато на стенке одного вагона лихо выведена надпись: «Гельминтологическая экспедиция». На подножках и прямо на насыпи столпились весьма скромно одетые, хотя, судя по снимку, довольно жизнерадостно настроенные, улыбающиеся люди. Среди них и веселое лицо с неизменной бородкой и усами — начальник экспедиции. Показывая мне снимок, Константин Иванович вспоминает:
— Это была наша пятая экспедиция. Целый месяц добирались мы из Москвы в Среднюю Азию. А когда прибыли на станцию Казалинск, в вагон вошел худой, с ввалившимися глазами человек — врач из приемного покоя. «Вы из Москвы? — опросил он мрачно. — Зачем вы сюда приехали? Тут сыпняк и брюшняк косят людей через одного. Тут голод такой, что трупы умерших от истощения не хоронят, а просто складывают штабелями. И вы собираетесь в этой обстановке заниматься наукой? Сумасшедшие!»
Медик из Казалинска так и не понял, для чего эти приезжие отправились в голод и разруху через всю страну искать… каких-то червей. А профессор Скрябин, наоборот, не мог понять тех ученых, которые из-за трудностей послереволюционных лет забросили научную работу. Едва свершилась революция, он понял, что пришла власть, которая принесет расцвет его науке, делу его жизни. И он целиком отдал себя на службу этой власти.
В начале двадцатых годов Скрябина как ученого занимали две задачи: во-первых, следовало скорее подготовить кадры специалистов-гельминтологов, которых не было в старой России; во-вторых, предстояло всерьез заняться изучением гельминтов на всех географических широтах и долготах страны. Нельзя бороться с врагом, не зная, где он находится, каков состав его армии, каковы его возможности. Перебравшись в 1920 году из Новочеркасска в Москву, ученый принялся активно осуществлять этот свой замысел. Едва в ветеринарном институте возникла кафедра паразитологии, он начал учить гельминтологии ветеринаров. А когда при Тропическом институте (опять же по его инициативе) были организованы первые курсы для врачей, Скрябин стал обучать гельминтологии и медиков. Темпераментный лектор, прочитав свою первую лекцию, с радостью увидел, с какой жадностью слушали курсанты основы новой для них науки, превращаясь прямо на глазах из махровых «фобов» в ярых «филов».
