Разорванная цепь - [41]

— Верно, нам во двор вот того дома…

— Вижу, сейчас сделаем, как в лучших домах Лондона и Парижа.

Он ловко вырулил к нужному мне месту, остановил машину, с форсом открыл дверцу.

— С вас…

Павел вытащил купюру.

— Достаточно?

— Понял. Я вас не видел, никого никуда не подвозил.

— Верно. Более чем верно.

И Павел направился к дому, в котором жил друг его детства, Михаил Корбут.

Глава двадцать вторая Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка?

Москва. Хамовники. Олсуфьевский переулок, дом 6 строение 1, кв.28. 29 марта 2010 года.

Этот старый дом на Олсуфьевском переулке запоминается сразу — массивный, мощный, довоенной постройки, он притягивает взгляд крепостью стен и выгодным расположением. Наверняка, этот дом имеет какую-то свою историю или маленькую московскую тайну. Я бы назвал его престижным, хотя любой дом на Хамовниках был престижным, место тут такое. Когда-то этот дом занимали высокие чины из министерства путей сообщения, но потом министерские чиновники сменились, в дом пришли другие жильцы, но порядки, установленные еще при министерских владельцах, остались. В подъезде было тихо и опрятно. Да, дом был не из самых новых, но публика здесь жила довольно серьезная, к порядку привыкшая, и такие ребята, как Корбут, могли оказаться жильцами такого дома только с негласного согласия самых авторитетных жильцов подъезда. Тут не было внешнего шика сталинских многоэтажек, скупой рациональности хрущевок, разноцветной псевдоэстетики современной городской архитектуры, зато консьерж на первом этаже был, пропускал всех приходящих через себя, делая пометки в толстом гроссбухе. Меня, оказывается, запомнили, то, что Мишаня общался с мальчиками, для консьержа секретом не было, поэтому он на меня смотрел явно с неодобрением, проигнорировав уничижительный взгляд домашнего стража стал двигаться по широкой лестнице, второй раз подряд поражаясь тому, что в московском общественном доме может быть так чисто, и так спокойно. Консьерж свое дело знал, в подъезде действительно было чисто и тихо, влажную уборку сделали только что, еще высыхали влажные следы на лестничной площадке, спокойствие на несколько мгновений вновь охватило меня, я не ждал от судьбы еще какого-то подвоха: казалось, что все, чем могла судьба напакостить, все уже произошло. Увидев знакомую дверь, позвонил один раз, второй, третий. Мишка не открывал, может быть, он был в душе и не слышал? Я перезвонил через две-три минуты, если бы господина Корбута не было дома, консьерж сказал бы мне эту новость на входе, что-то явно не складывалось. Я подумал, что стоит попробовать набрать Мишку по телефону, вспомнил о мобильном, полез в карман. Вид моего устройства связи огорчил окончательно: задняя панель была всмятку, но, самое главное, всмятку был и экран, вряд ли его телефонная книга оживет. Я вытащил из телефона чип, оставалось попробовать позвонить по карточке с телефона-автомата, но я не помнил, чтобы тут рядом таковой имелся, во всяком случае, не возле такого дома, где телефон имелся в каждой квартире. Позвонил еще раз, получалось, что я вновь в незавидном положении. Неужели у Мишки гость? Вот невезуха… И тут я обратил внимание на его дверь. Нет, дверь была закрыта, я даже подергал ручку. Хорошая китайская бронированная дверь, которую обыватели называют консервной банкой, все равно оставалась бронированной дверью, а смутило меня… знаете, меня смутили несколько свежих царапин в районе замка. И, вроде бы ничего страшного, но все-таки…

И тогда я уперся, и нажал посильнее. Дверь после легкого сопротивления поддалась. Замок был сломан, его только лишь немного заклинили снаружи, чтобы не открывался. Первым моим побуждением было бежать, но куда? Холодно, мне нужна была одежда. И деньги! Их было в самый обрез, придется экономить, а как экономить, если ты не представляешь, какие расходы тебе еще предстоят?. Кроме того, я хотел попросить Мишку, чтобы он поговорил еще раз с Растопшиным, чтобы все-таки передать эти чертовы бумаги кому надо, чтобы мое преследование прекратилось. Маленький шанс, но все-таки шанс! И вот ради этого шанса я и полез в Мишкину квартиру.

Это было малосимпатичное зрелище. Настолько неэстетичное, что сразу же затошнило и я вырвал прямо в коридоре, так стало сразу же плохо. Мишка лежал на полу в гостиной, он был голым и руки его связаны. На теле — множество ран, резаных, рваных, я понял, что его пытали, прежде чем убить, кровь залила всю комнату — они перерезали горло. Странно, что не было засады, возможно, передали, что я в метро и те, кто меня ждал, поехали туда, в таком случае, мне неожиданно повезло.

И вот стою я над трупом Мишани, понимаю, что это я, это моя вина, ноги подкашиваются, руки дрожат, но тут мысль в голове: они могут вернуться! И я понимаю, что не до сантиментов, что действительно надо действовать. И тут же хватаю себя на мысли, что действовать — это значит стать мародером, но и выхода другого не вижу. Мне нужно спасаться, хоть какая-то фора у меня есть, пусть сутки, пусть немного больше. Они еще вернутся сюда, ну что же, надо воспользоваться моментом, больше ничего не остается сделать. Если я сбегу… консьерж все равно меня видел и опишет во всех подробностях… Нет, никакого резона нет в том, чтобы паниковать еще больше, чем я паниковал до этого. Наверное, запасы адреналина в моем организме истощились, одновременно поражался своему цинизму и расчетливости, но пошел в спальню — там было неубрано. Халат валялся сбоку — видно, Миша услышал какой-то шум, но одеться не успел, а если бы и успел, толку от этого было бы не больше, чем от каменного надгробья в Петропавловской крепости.