Разоблачение Тисл Тейт - [72]

– Вайолет Мэйби! – закричала Мэриголд как можно громче, так, что у нее заболело горло.

Ее мама остановилась и обернулась. Их взгляды встретились.

И Мэриголд почувствовала, что, наконец, дома.

ОТРЫВОК ИЗ «ЛИМОНАДНЫХ НЕБЕС»,

КНИГА 2: «МЕЖДУ ДВУХ МИРОВ»

Я открываю глаза навстречу яркому белому свету, льющемуся в окно. Солнечный свет – это что-то хорошее, веселое и приятное. Прямая противоположность всему остальному в моей жизни.

Несколько секунд я сомневаюсь, вдруг мне это все приснилось. Но потом я бросаю взгляд на пол, вижу листки бумаги, похожие на крайне непраздничные конфетти. Вчера вечером я бросила письма на пол, закончив читать их по пятому разу. Я подумывала, не порвать ли их на куски и не смыть ли в унитаз и даже начала это делать, аккуратно разорвав последнее письмо пополам, но какой-то резкий голос в голове остановил меня криком: «Нет! Тисл, остановись! Это ведь все, что осталось у тебя и папы!»

С нашего вчерашнего разговора с отцом я не выходила из комнаты. Должно быть, я умираю с голоду, но мой желудок будто бы сжался до размеров пылинки.

Перед тем как лечь спать вчера ночью, я просмотрела остальное содержимое коробки: свадебные фотографии отца и матери, фотографии беременной мамы, мамы с новорожденной мной на руках, мамы и меня, уже научившейся ходить. Еще там были украшения: немного позеленевший от старости золотой медальон в виде сердечка, в котором одну половину занимало лицо папы (тогда еще молодого), а вторую – мое лицо с широкой улыбкой и пухлыми детскими щечками; браслет с единственным шармом, силуэтом девочки с косичками; простое золотое обручальное кольцо и блестящее кольцо с желтым сапфиром, которое папа подарил ей на помолвку. По крайней мере, мне кажется, это именно оно, потому что другого кольца в коробке нет. На самом дне я обнаружила несколько билетов на концерты и фильмы, о которых даже никогда не слышала, пару ракушек, розоватый камешек в форме сердца и упаковку ментоловых конфеток, чей срок годности наверняка истек за эти четырнадцать лет.

Вот и все. Полный список. Вот что осталось у меня от мамы, вот за что мне предстоит держаться всю оставшуюся жизнь. Теперь я жалею, что проглотила все письма сразу, нужно было читать их постепенно. Могла бы ведь читать по одному в неделю, внимательно вникая в каждое предложение, чтобы не упустить ничего важного. Впитывать плохие новости медленно, наслаждаться каждым драгоценным камешком добра и любви, который только можно было найти.

А может быть, и к лучшему, что все уже позади. Что мои иллюзии враз рассеялись. Потому что это самое худшее: осознание, что мои представления в течение всех этих лет были настолько далеки от действительности, что высоченный пьедестал, на который я поместила маму, оказался всего лишь глупой детской фантазией. Все это было притворство, которое подсвечивало мой мир и заставляло меня чувствовать себя счастливой.

Я всегда по ней скучала, но скучала я по своей идеально придуманной версии мамы. Замечательной, просто золотой мамочки, которая готовила замысловатые пирожные на день рождения еще до того, как возник «Pinterest». Мамы, которая поощряла бы мои занятия скрипкой, или флейтой, или барабанами – любым инструментом, на котором мне нравилось бы играть. Отправила бы меня в балетную школу, записала на футбол или в сборную по плаванью. Она верила бы, что у меня есть способности буквально ко всему, приходила бы на все спектакли или игры, даже если для этого пришлось бы пропускать важное совещание на какой-нибудь престижной работе, которой она успевала бы параллельно заниматься. Я всегда была бы для нее на первом месте. Я наполняла бы ее сердце такой искрящейся и яркой радостью, что она не была бы в состоянии даже припомнить, как жила до того, как впервые взяла меня на руки.

Я не знаю, где теперь мама. Я знаю – где-то в глубине души я это правда чувствую, – что на самом деле во всей этой истории нет ее вины. Она не выбирала жизнь с депрессией. Уверена, она выбрала бы себе другую судьбу, если бы природа у нее спросила. Но сохранять в себе злость сейчас кажется самым лучшим способом выжить. Я злюсь на маму за то, что она так и не поправилась, что оказалась слишком гордой, чтобы раньше обратиться за помощью. Злюсь и на отца за то, что так долго хранил все это в секрете, – а еще за то, что не нашел способа спасти ее, прежде чем ей стало совсем плохо.

Что мне сегодня делать? Куда пойти? С кем поговорить? Ничего, никуда, ни с кем.

Вчера Эмме должны были сделать операцию. Я была слишком занята своей жалостью к самой себе, чтобы беспокоиться о ее самочувствии. Все потому, что я ужасно эгоцентричное человеческое существо. Может быть, чуть позже, когда у Эммы будет больше времени и она немного оправится, я напишу ей короткое электронное письмо, поблагодарю за все и напомню, что без меня и Мэриголд ей будет гораздо лучше.

Интересно, как там Оливер? Думает ли он вообще обо мне? Интересно, сколько времени понадобится мне, чтобы больше не интересоваться подобными вещами?

Как бы мне ни хотелось избегать интернета, сейчас, кроме него, у меня ничего нет. Я проверяю почту, потому что как настоящая мазохистка не могу остановиться. Со вчерашнего дня пришло еще несколько сотен писем. Темы пестрят злобными выражениями. Я не открываю ни одного из них, потому что уже знаю, что в них написано, и это ничуть не хуже, чем слова, которыми я называю саму себя. Я запускаю поиск по входящим сообщениям, чтобы проверить, нет ли новых сообщений от Оливера или Эммы. Не-а. Конечно же, нет. От Лиама тоже ни слова. Не знаю даже, какое чувство сильнее: облегчение или разочарование, что он не попытался со мной связаться, хотя вряд ли это что-то изменило бы.