Разоблачение Тисл Тейт - [71]

И я продолжаю читать. Копаю все глубже в темноту. Следующие несколько записок, похоже, обращены лично ко мне. «Дорогая Тисл». Как будто… Как будто она на самом деле знала. Знала, что существует хотя бы крошечная вероятность того, что ее не будет рядом, чтобы поговорить со мной в будущем. Я могу ошибаться. И я от всей души надеюсь, что я неправа, что авария была именно аварией. Несчастным случаем.

Я начинаю читать одно из этих писем. Мамин почерк уже гораздо небрежнее, его стало сложнее разбирать.

«Дорогая Тисл.

Я тебе когда-нибудь рассказывала о том дне, когда мы с папой узнали, что ты скоро появишься на свет'?»

Конечно, нет. Мамы вряд ли разговаривают о таких вещах с детьми, едва научившимися ходить. Наверняка она предполагала, что я прочитаю это, когда стану старше. Но почему бы не подождать и не рассказать мне об этом самой?

«У меня уже были подозрения, может быть, неделю или две, хотя не могу сказать, как именно я догадалась. Просто ни с того ни с сего мое тело вдруг стало себя чувствовать иначе. Будто оно больше не только мое. Я больше не чувствовала себя одинокой, как это было обычно.

Однажды утром на работе я пошла в уборную, сделала там тест – и оказалась права. Ты была во мне. Я больше не была одна, теперь нас было двое, ты и я. Я решила, что подожду вечера, чтобы рассказать эту новость твоему папе, придумаю какой-нибудь милый способ сообщить ему об этом за ужином. Мы так долго тебя ждали, я хотела, чтобы все было безупречно. Но уже через час я вышла из офиса и поехала к нему в школу. Припарковалась у двери для преподавательского состава и два часа ждала окончания последнего урока. Он увидел меня первым, постучал в окно – и я вскрикнула. Я посмотрела на него и заплакала. Конечно, счастливыми слезами. И ему даже не пришлось спрашивать. Он просто обо всем догадался. Распахнул дверцу, вытащил меня из салона и начал обнимать и кружить по парковке.

Это был лучший день в моей жизни, Тисл. Ты уже сделала меня самым счастливым человеком на свете, я себя такой не помню – и все это благодаря одному лишь твоему существованию. Рели бы я только могла оставаться такой счастливой.

Если бы только я была другой».

Буквы начинают расплываться перед глазами, и я скольжу от одного письма к другому, подхваченная быстрой волной печали. Такое ощущение, что меня рекой несет к водопаду, и я безнадежно наблюдаю за тем, как край становится все ближе и ближе. Слезы заливают щеки, и я не замечаю, что стопка писем уже подошла к концу и у меня в руке остался только тонкий клочок дурацкой бумаги с цветочками. Судя по дате, это письмо было написано всего за несколько недель до того, как мама погибла.

«Милая Тисл.

Сегодня утром мы были в парке, только ты и я. Я качала тебя на качелях, все было прекрасно. Ты смеялась, я чувствовала себя нормально. Но потом во мне снова возникло это чувство, которое омывает меня как приливная волна. Чувство полной безнадежности, как будто у меня никогда не получится делать все правильно, будто я никогда не смогу тебя защитить, будто я не подхожу на роль матери…

Следующее, что я отчетливо помню, – я на скамейке, меня трясет за плечо незнакомая женщина: «Это ваша дочь?» Женщина очень зла. Она кричит. Тогда я подняла голову и увидела тебя. Туман в моей голове сразу рассеялся. Ты соскользнула с качели, локти разбиты, течет кровь. Ты истерически рыдала, и я сама начала истерически рыдать вместе с тобой. На нас смотрели другие матери. На их лицах читалось осуждение, подтверждавшее мой главный страх, – я не могу за тобой ухаживать.

Я думала, мне становится легче. Обещала себе, что так и будет. Клялась и твоему отцу тоже. Я все еще продолжаю плакать, пачкаю письмо. Что мне делать?

Прости меня, Тисл. Прощу. Потому что я неуверена, что когда-нибудь смогу сама себя простить».

Конец.

Это последние слова, которые остались у меня от мамы, других уже не будет: «Я не уверена, что когда-нибудь смогу сама себя простить». По крайней мере, теперь у нас есть хоть что-то общее. Я тоже не уверена, что смогу когда-нибудь ее простить.

Девятнадцать

Колтон ждал ее. Она открыла рот, готовая произнести имя Ионы (правда), но не успела вымолвить ни слова, как Колтон ее опередил:

– Первый год мы содержимся все вместе, а потом начинают образовываться более тесные группы в зависимости от возраста участников и даты смерти, так что я думаю (основываясь на том, что узнал, и на фото, которое ты мне показала), что я ее нашел.

С этими словами Колтон повел Мэриголд в сверкающий тоннель, который она раньше никогда не видела, вверх по мерцающей витой лестнице. Они зашли в комнату с высокими сводами, полную музыки, цветов и людей. Шла вечеринка.

И в толпе Мэриголд увидела ее. Вайолет. Маму.

– Мама! – закричала Мэриголд, но шум голосов заглушил ее крик. Колтон посадил ее себе на плечи и начал медленно пробираться сквозь толпу.

– Видишь, не зря я занимался американским футболом. Если бы я ходил на факультатив по полемике, я б так не смог!

– Помалкивай! И иди быстрее! – Мэриголд размахивала руками над головой, пока они бежали, приближаясь все ближе и ближе, пока…

– Вперед, – произнес Колтон, – она пошла вон к той двери.