Разные люди - [37]

Вчера всю вторую половину дня Громобоев провел в городской конторе Стройбанка, сегодня с раннего утра занимался с заказчиками, с десяти до двенадцати тридцати председательствовал на техсовете, а после обеда вынужденно (Канаева пристала как с ножом к горлу!) окунулся в мерзкую суть этого конфликта. И сразу же, еще до выяснения всех привходящих обстоятельств, ему стало ясно, что ни о каком примирении сторон не может быть и речи.

Фесенко держался с непререкаемым апломбом, требовал принятия самых жестких мер и соглашался не выносить сор из избы только при условии немедленного увольнения Николаева. «Вы что себе думаете? Что тут еще выяснять, когда все как на ладони? — гневно вопрошал он, сверкая глазом. Второй, ничуть не поврежденный глаз был под черной повязкой, для приличия прикрывавшей синяк и придававшей Фесенко несомненное сходство с флибустьером. — Я не допущу, чтобы всякие босяки без царя в голове били по лицу инвалидов войны! И никто этого не допустит! Хотите, чтобы я написал в Москву?! Вы у меня допрыгаетесь!»

Канаева и Горошкин молчали, отчетливо сознавая, что Фесенко не шутит. И он, Громобоев, тоже молчал, потому что Фесенко вроде скунса — стоит его разозлить, как он любого обдаст зловонной жидкостью с головы до пят, да так обдаст, что никакая химчистка не отмоет. Молчал и мысленно бичевал себя за никчемный либерализм. Года два назад он однажды не выдержал и официально заявил Воронину, что не может дальше работать с Фесенко, не доверяет ему. А Дмитрий Константинович, секунды не промедлив, спросил в ответ, отчего же глубокоуважаемый Ярополк Семенович сам не избавился от старшего инженера Фесенко, когда тот пятнадцать суток подметал улицы в наказание за дебош в кинотеатре. Воронин тогда находился в длительной зарубежной командировке, а Громобоев, как водится, исполнял его обязанности и напрасно, совершенно напрасно поддался уговорам той же Канаевой, по-бабьи сжалившейся над Фесенко и предложившей строго отчитать его, лишить премии, но не выгонять с работы. «Некогда мне возиться с мразью! — помолчав, круто отрубил Воронин. — На самое неотложное и то времени не хватает!» А уж если управляющий поостерегся марать руки о Фесенко, то ему, Громобоеву, и помышлять об этом нечего.

В свою очередь Николаев твердо заявил, что нисколько не сожалеет о происшедшем и извиняться перед негодяем решительно отказывается. И его болезненное состояние здесь ни при чем: в момент нанесения пощечин Фесенко он не испытывал ни головокружения, ни внезапно возникшего душевного волнения, а, наоборот, был, как никогда в последние месяцы, спокоен и хладнокровен. Ударил же он по физиономии Фесенко в глубочайшем убеждении собственной правоты, если хотите, по существу поступка, одновременно отдавая себе отчет в том, что форма его весьма несовершенна. Но он, к несчастью, не видел другой возможности наглядно продемонстрировать товарищам по службе всю ничтожность и подлость этого выродка. По его мнению, таким мерзавцам, как Фесенко, вообще нет места среди людей, а долг каждого порядочного человека сводится к тому, чтобы разоблачать мерзавцев и, пусть даже ценою жертв, выводить их на чистую воду. Какое-то время Николаев не горячился и вежливо отвечал на вопросы. Вывела его из себя Канаева. Именно тогда он вскочил, замахал руками, затрясся и с презрением бросил им в лицо, что все они — персонажи сказки Андерсена «Новое платье короля», сделавшие беспринципность нормой своего поведения и превыше всего ставящие не общие интересы, а сугубо личную выгоду. Может ли считаться настоящим тот наделенный властью и облеченный доверием человек, который ежедневно подает руку отпетому подлецу, прекрасно зная всю его подноготную? Мало того, имеет ли подобный человек моральное право выступать в роли судьи, коль скоро он не желает отличать правду от лжи, искренность от фарисейства, а справедливость от лицемерного произвола? Да все трое — тут Николаев перешел на крик и попеременно указал пальцем сперва на Громобоева, а затем на Канаеву и Горошкина — по ошибке, по очевидному недоразумению занимают свои посты, потому что они не только равнодушны, но и абсолютно безразличны к тому, что творится буквально под самым носом! Лишь бы им было спокойно, тепло, сытно и уютно. Канаева подпрыгнула на кресле и заверещала, что ее оскорбили, а Николаев смерил ее уничтожающим взглядом, повернулся спиной и, ни словом не упомянув о Пашке Мордасове (что больше всего поразило Ярополка Семеновича), вышел из кабинета, даже не хлопнув дверью.

В то время как Канаева и Горошкин дотошно опрашивали свидетелей, Громобоев не выпускал папиросу изо рта и напряженно размышлял о том, почему Николаев так странно и вместе с тем до удивления четко сформулировал обвинение, высказанное в их адрес. Ведь он обвинил их не в пристрастности или, скажем, в неспособности отличать черное от белого, а именно в  б е з р а з л и ч и и, в осознанном, умышленном нежелании отстаивать справедливость. Неужто потому, что большая часть коллектива, в том числе поголовно все женщины, безоговорочно подалась на его сторону? Поступок Николаева вызвал стихийный всплеск группового сочувствия, факт налицо, однако на одном сочувствии далеко не уедешь, оно быстро притупляется. Ярополк Семенович неторопливо перебирал возникавшие предположения до тех пор, пока его вдруг не осенило: да ведь Николаев по-детски верит в общность людских взглядов на вещи и явления! Вбил себе в голову, чудак-человек, что точка зрения едина для всех смертных, в то время как все наоборот: сколько людей — столько мнений. Более того, в зависимости от местонахождения один и тот же человек оценивает одно и то же явление по-разному. Зачем ходить за примерами? Возьмем хотя бы такой случай; чтобы ему, Громобоеву, из дому попасть в булочную напротив, надо пересечь бульвар Победителей по переходу «зебра»; движение там — с ума сойти, по «красному» нипочем не перейдешь, да и по «зеленому» отнюдь не просто — из-за угла, с улицы Королева, машины сворачивают направо гирляндой, точно одна у другой на буксире. По правилам им надлежит уступить дорогу пешеходам, а они нет — прут по-наглому, так прут, что, ей-богу, подмывает садануть кулаком по крыше или по капоту. Но сразу же оговорим, что это — позиция пешехода, его, скажем так, субъективный взгляд на порядок вещей. Когда же сам Ярополк Семенович выступает не в роли пешехода, а едет в служебной машине и сворачивает на бульвар Победителей, он искренне негодует на пешеходов из-за того, что они оголтело лезут прямо под колеса. Вот вам иной, диаметрально противоположный взгляд на ту же картину. И так всегда и во всем!